— С каких это пор у меня появилась возможность останавливать тебя? — говорит она.

«С тех, когда я сделала тебя своей мачехой», — отвечаю я.

Я сижу в Гнезде, а Анна продолжает со стиснутыми зубами переворачивать страницы в папке. Некоторых девочек я не узнаю, и я спрашиваю себя, где они сейчас. В другом доме? В другой стране? Живы ли они?

Я замечаю, что одна девочка с ярко накрашенными красными губами уж слишком маленькая. У нее грустные глаза, брови нарисованы тонким карандашом. Она одета в черную шелковую юбку с разрезами по бокам. Лямки топа с низким вырезом сползают с ее мягких, неоформившихся плеч. Она сидит в неудобной позе, унесенная течением той жизни, где летают единороги и можно вольготно грезить наяву, где бабочки садятся на обсыпанные веснушками руки, а пузырьки от вишневой газировки щекочут нос.

Вспышка.

Я сижу на кровати, одетая в красное мандаринское платье, в мою руку насильно всунута игрушка «Хелло, Китти».

— Улыбайся, куколка, — говорит он, направляя на меня фотоаппарат, — сегодня твой день рождения!

Вспышка.

В углу пучок воздушных шариков. Их десять, по числу исполнившихся мне лет.

Моему красному рту велено совершать гнусные преступления.

Вспышка.

Он уходит. Дверь тихо закрывается за ним. Тело плывет. Отброшенное, как одиннадцатый шарик.

Вспышка.

Тик-так.

«Проснись, — кричит Раннер, — мне нужна твоя помощь!»

Я вижу, как Анна захлопывает черную папку.

— Я предлагаю немедленно прекратить все это, чего бы нам это ни стоило.

«Быстро, убирай ее внутрь, — приказывает Раннер, — она может все испортить».

Я делаю, как мне велено, и заталкиваю Анну обратно в Тело, призвав на помощь Раннер, которая, обрадовавшись возможности, сильно толкает Анну. Она не любит Анну, потому что считает ее сторонней наблюдательницей.

Все эти годы я пыталась объяснить Стае, что нам нужна своего рода мать, которая заботилась бы о нас и помогала переносить то, что происходило между мной и отцом. Когда Анна вышла на Свет, Тело считало себя достаточно взрослым и позволило отделиться моей девятилетней идентичности. Так было проще управлять. Думаю, потому, что часть меня нуждалась в том, против кого можно было бунтовать, кого можно было обвинять, а мачехи, скажем прямо, всегда являлись легкой целью. Взгляните на Золушку или Белоснежку. Однако меня шокирует ужасающая реальность того, что я создала себе фигуру матери. Четкое и неотвратимое осознание того, что Анна не была, не есть и никогда не будет моей реальной матерью.