— Что ведьмарка плясала!

— Кровь свою на камни проливала!

Люд в ужасе только и сумел, что разом ахнуть.

— Ну, что я говорила?! Неужто и теперича я впусте мелю? — бабка растянула в довольной улыбке свой местами беззубый рот.

— Чушь! — махнул рукой Вит.

— Доморадовна, хватит воду баламутить, — рассердился староста, уразумев неизбежность расправы над Милавой. Только бы девка сейчас в поле зрения не оказалась. Череда огляделся.

— Тебе ли ее защищать?! У тебя у самого вон беда со стороны черной силы пришла! Или я снова не права?

— О чем это она? — загудели селяне.

— О странной хваробе, что на Алеся напала. Вон, даже почтенный Рафал не ведает, как его лечить! Правда, дядька Рафал?

Старец сочувственно поглядел на старосту и вынужденно кивнул. Народ зароптал пуще прежнего.

— А что, ежели она эту хворобу наслала, чтобы всю деревню извести?! — ужаснулась баба в толпе.

— Ох, детки мои малые! — взвыла другая.

— Забить ее надобно! А лучше на костре спалить! — предложил пьянчуга и потряс кулаком.

Его тут же поддержал гул голосов. Протест старосты потонул во всеобщей жажде крови.

— А как же мы ее узнаем? — испугалась Домна, одна из немногих, чьи глаза не горели мстительностью.

— А узнавать и не придется, — радостно объявила Доморадовна и указала пальцем в сторону, — вон она идет.

Народ обернулся в указанном направлении. От леса шли две девицы. Одна — темноволосая, ладная, точно сочное яблочко. Другая — ликом смуглая, волосами светлая, тоненькая, как камышинка. Девиц и люд разделяли всего несколько локтей. Староста про себя ругнулся.

— Какая из них? — спросил пьянчуга.

— Та, у коей глаза чернее ночи да из косы сама тьма рождается! Приглядитесь, она ж прихрамывает! — оповестила Доморадовна.

— Хватай ведьмарку! — скомандовал пьянчуга — и люд кинулся навстречу девицам.