– Елизавета Ивановна, в каких отношениях вы состоите с Германом Вакарчуком? Попрошу отвечать прямо и честно.

– Это допрос? – прищурилась она и выбила дробь по столешнице.

– Пока нет, – вежливо ответил он, – пока, Елизавета Ивановна, вы по делу – свидетель. А останетесь ли вы в таком статусе или как-то по-другому получится – зависит от того, что я сейчас услышу. Вспомните о том, какие суммы вокруг вас вертятся, о том, что вас ждет, если… ну вы понимаете.

Ноздри у нее раздувались, как у бешеной кобылы, глазища метали громы и молнии – да уж, и это она еще «в себе». Хлебнул с ней участковый, да и соседи наверняка, не говоря о подчиненных.

– Елизавета Ивановна, время идет, и не в вашу пользу. Пока вы меня тут глазками сверлите, возможно, ваш приятель для вас обоих по десяточке наработал.

– Что вас интересует? – процедила Моралева, закуривая и резко выпуская дым.

«Отлично, отлично, просто великолепно. Слушайте, а она еще и умница, и соображает быстро, – восхитился Акимов, – ни те обмороков, ни иных дамских штучек. Ну, Герман, таки да, имеет вкус».

– Меня интересуют ваши отношения: как познакомились, часто ли встречались, когда виделись в последний раз. Может, он и сейчас у вас? – спросил Акимов как бы между прочим (по дороге на станцию физрука на школьном стадионе он видел своими глазами).

– Нет, он не у меня, – она прямо звенела от злости, но говорила предельно вежливо. – Познакомились мы случайно, в зале. Он попросил помочь, сотрудников свободных не было, дело было перед самым обедом.

– Обедом? – переспросил Акимов.

– Да. Обедом. Я помогла.

– Это делает вам честь. И что же потом?

– Мы встречались, – коротко и зло сказала она.

– Долго? Часто?

– Полгода. Нет.

– Когда виделись в последний раз?

– В воскресенье.

– В котором часу он от вас уехал?

– С утра, около пяти.

– Та-а‐ак, понятно. И с тех пор вы не виделись?