Открыв глаза, Яэль увидел новые морщинки на своей коже – возраст и годы, которые она не прожила. Пальцы, все в мозолях от строгания ножом. Мышцы, жилистые от работы, на которой она не работала. Пышные ниспадающие волосы ее матери исчезли. Теперь они были седыми. И короткими.
Первый вопрос Мириам был не «как?» или «почему?». Вместо этого она нахмурилась и начала нервно накручивать пальцами свои короткие черные кудри.
– Доктор знает?
Яэль покачала головой.
– Можешь измениться обратно к тому, как ты выглядела сегодня утром? – спросила Мириам.
Яэль видела это пастельное арийское лицо – то, которое было ее и не ее – только частями. В полированном отражении лотка для скальпелей, в блеске очков доктора Гайера, в нечетких лужах отхожего места. Она закрыла глаза и выцарапала из памяти все эти фрагменты, склеила их с огнем, который всегда чувствовала, когда ее привязывали к каталке. Не тот, который вызывали иглы, но более глубокий. Тот, который корчился и плевался всякий раз, когда глаза доктора встречались с ее. Тот, который мечтал, чтобы дым сожрал его вместо бабушки, мамы, всех остальных.
– Вот и хорошо, – прошептала Мириам, когда изменение завершилось. – Оставайся такой. Не показывай никому. Особенно доктору.
– Почему? – спросила Яэль. Она подумала об утре, когда ее мать не проснулась с остальными, утре, когда доктор Гайер увидел трансформацию Яэль. Он улыбнулся так широко, что она испугалась, что его лицо может разделиться на части, и предложил ей целую горсть конфет – словно кусочки сахара и сладости могли компенсировать все.
Она не могла представить, что же он будет делать, если увидит это.
– Это… – Мириам умолкла на мгновенье. – Это нечто особенное. Это может вытащить тебя отсюда.
«Носитель делает поразительные успехи. В течение нескольких месяцев я заражал ее рядом манипулятивных соединений. Кажется, уровни меланина и пигментации в ее теле дали соответствующий результат».
Доктор Гайер и два офицера образовали полумесяц вокруг каталки. Вновь прибывшие не представились Яэль, но она узнала их имена, просто прислушиваясь. Один был Йозеф Фогт, начальник лагеря смерти. А другой – рейхсфюрер Генрих Гиммлер, человек из Берлина, от которого пахло начищенной обувью и лосьоном после бритья. Их лица были гладкими, как их рубашки, накрахмаленные ото всех эмоций, пока они изучали девушку на краю стола. Голубые глаза и светлые волосы. Лопатки и тревога.
– Она выглядит очень… арийской, – заговорил первым рейхсфюрер Гиммлер, человек с большим количеством нашивок на мундире. – Подозрительно похожей. Как именно это работает?
Руки доктора Гайера были распростерты, как тогда, когда она увидела его впервые. Его поза ангела. Только на этот раз он не приветствовал ее, а представлял.
– Я вводил носителю инъекции созданного мной состава, призванного подавить уровень меланина. Это, конечно, влияет на ее волосы, глаза и кожу. Химическая побелка изнутри.
– И нет никаких побочных эффектов? – вопросил рейхсфюрер Гиммлер.
– Начало весьма… драматично. Угрожающая жизни лихорадка, отслоение эпидермиса. Это
Брови рейхсфюрера взлетели вверх.
– Никаких? Ни одного?