Диана…
Вам никогда не казалось, что мы не живем, а падаем в кроличьей норе? Что давно и бесповоротно провалились? Кто-то раньше, кто-то позже, и не видим друг друга, пока не грохнемся со всей скорости, со всего размаху о дно.
Я ощущаю себя именно так. Как Алиса — только не из сказки, а из реального мира — которая вместо страны чудес, упала в чужие дребезги. В перемолотое выстрелом лицо.
Я мотаю головой, чтобы разжались невидимые тиски на горле, и боковым зрением улавливаю движение в облаках пара. Мурашки колючим тросом проходят по спине: в боковое окно машины, где работает сигнализация, по пояс залез парень, он будто ищет что-то в салоне. Я поспешно убираю хозяйство и тут, впервые за пару минут в подворотне, до меня доходит смысл наклейки на машине.
Башня.
Ексель-мопсель.
Баш-ня!
Что-то гнилое, мерзкое вскипает в солнечном сплетении.
— Эй! — с издевкой ору я сквозь волны сигнализации и пара. Ору прежде, чем обдумываю слова, прежде, чем сказал бы «мама», и сам себе удивляюсь.
Парень не реагирует. Не знаю, видит ли он меня, потому что я вижу только черный силуэт на грязно-белом фоне. Вот силуэт дергается, выпрямляется и деревянным шагом уходит прочь.
Ну и ладно, хватит на сегодня.
Хватит.
— Ты оглох? — с надрывом, с огнем в груди кричу я и неожиданно для себя самого устремляюсь следом.
Прямо скажем, если завтра Артура Александровича найдут с арматурой в глазу, то на могиле напишут «сам виноват».
Облака теплого и душного пара окутывают меня с головой, видимость падает до нескольких сантиметров. Когда я прохожу мимо машины, окно с водительской стороны оказывается разбито. Под ногами жалобно хрустит триплекс.
— За чужими деньгами так же бегаешь?
О да, сегодня мое красноречие бьет все рекорды. Силуэт парня сворачивает в тупичок, сигнализация смолкает, и в этой странной, плывущей, белесой тишине я ускоряю шаг.
Сердце бьется в груди, дыхание спирает. Небо перекрывает сумрачный закуток. Дальше ни черта не видно — идти глупо, глупо, даже по сегодняшним меркам.
— Эй там…
На этот раз что-то острое упирается мне в живот. Нож?