Слуховое окно разбито, доски стен и крыши гниют в цвет сырой говяжьей печенки. У двери висит погнутая табличка. Сквозь ржавчину едва проглядывают серп и молот и надпись:

Где теперь эти борцы? В какие годы жили?

Я раздвигаю сухие корзинки пижмы, покрытые бесцветной карамелью льда, и с трудом продираюсь к двери.

Ох.

Кто-то засадил в нее топор и повесил на рукоятку погребальный венок. Ниже белеет пугающая надпись:

Я вытираю холодный пот над верхней губой и боязливо стучусь. Под моими ударами дверь со скрипом приоткрывается в темную прихожую.

— Вероника Игоревна? — тихо зову я и добавлю громче: — Ве… Вероника Игоревна?

Отвечает лишь ветер: зловещим угрюмым басом. На крючке у двери вздувается малиновый пузырь — куртка Дианы, — рядом вздрагивает и постукивает ловушка снов. Больше в щелку ничего не видно: слишком темно в прихожей, слишком робею я толкнуть сильнее дверь.

— Вероника Игоревна?

В животе урчит от тревоги или от газировки. Мое внимание привлекает мусор под ногами. Комок с едва различимой надписью «…Гимна…».

Со смутным беспокойством я поднимаю его и разворачиваю.