Ух-х-х…

Диана сращивает ноты в тёмный, порыкивающий гитарный грув и замуровывает комнатку стенами звука. Поверх их стекает голос: чистый, холодный, как ручей в скалах:

Она специально?

Вся ситуация какая-то идиотская. Я искал Диану, будто средневековый рыцарь — Грааль, а теперь… теперь-то что?

Вспомнив о дыхании, я беру чистый бинт и кладу отмякший кусок балахона в карман. А куда ещё?

— Ты здесь живёшь? То есть, видно, но…

Диана нервно хихикает.

— Нравится? Дёшево, блядь, и сердито.

Меня прямо-таки корёжит от её мата.

— Н-нравится? — неуверенно повторяет Диана, и гитара стихает.

— Да, наверное.

Я выливаю полбутылки хлоргексидина на открытую рану и стискиваю зубы.

О, да.

Б-бодрит.

Диана кивает пару раз и выщипывает из гитары что-то средневековое. Взгляд её затуманивается.

Я вытаскиваю из горки лекарств детский пластырь (рыбки, крабики, лягушата и даже мышка на автомобиле), раздираю упаковку, отлепляю бумажки от клеящей поверхности.

— Веро… Твоя мама…

Диана не реагирует, — не расслышала? — молча отставляет гитару и гремит чем-то в углу, пока я нарезаю пластырь тонкими полосками.

— Сисечку? — Раздаётся «чпок», и по комнате проходит ягодный аромат. — Предложила бы ещё что-нибудь, но, как говорится, ни говна, ни ложки.

Я мотаю головой, и Диана неловко отпивает из розовой полторашки. Давится. Кашляет.