Увидев, что Вольф нахмурился, он поморщился.
– Не надо обижаться, Вольфи. У вас, евреев, есть странная привычка толковать каждое слово как намек, а каждый намек как оскорбление. Мне в голову не приходило презирать тебя за происхождение. Разве что за дар… Но это воля небес, и бороться с ней безумие. Я не скрываю, что хочу попользоваться твоим даром, погреться в лучах твоей славы. Задумайся вот о чем – в том мире, где твердят о «чистоте крови», господину с русскими корнями вряд ли позволят выбиться в люди. Скоро начнется заварушка, Вольфи, и кое-кто попытается сделать твоим красным дружкам вот так – он чиркнул ногтем большого пальца по горлу. Но твои дружки тоже не промах. Вот тебе мой совет, Вольф, уезжай куда подальше.
– Спасибо за совет.
Он допил пиво.
– Ты стал обидчив, Вольфи. Это плохо, дружище. Поверь, я знаю, что говорю. Итак, ты передашь Шуббелю мое предложение? Если да, приходи в эту пивную в четверг. Моя цена – тысяча долларов. Если твои дружки сочтут цену завышенной, тогда Auf Wiedersehen!
Признаться, предложение Вилли Вайскруфта ошеломило Мессинга. Оказалось, что всякого рода «идеалы», сплоченные в ряды «измов», железные батальоны лозунгов, призывающих свернуть башку «реакционерам» и построить «наш, новый мир»; вопли, требующие «пустить кровь плутократам, вонзившим нож в спину Германии», тоже имеют цену. В изложении Вилли спасение отчизны, классовая борьба, а также социальная, национальная и всякие другие революции приобретали какой-то неожиданный криминально-базарный привкус, тем не менее Вольф счел своим долгом рассказать о нашей встрече Шуббелю.
О чем они совещались в своем комитете неизвестно, только на следующий день Гюнтер предложил Вольфу встретиться с Вилли:
– Передай Вайскруфту, что я жду его в Моабите[20], в пивной «У тетушки Хелены». Ни в какие объяснения не вступай, – после короткой паузы Гюнтер как бы нехотя поинтересовался: – Ты сам как считаешь – это провокация или серьезный разговор?
Мессинг сразу догадался, что Гюнтер имел в виду, однако что он мог ответить? Отстучать ритм привязавшегося к нему фокстрота ладонями по столу?
Черт возьми, Вольф так и не вспомнил название этой прилипчивой мелодии!
В памяти возникло что-то вроде ментального барьера, с которым ему еще не приходилось сталкиваться. Это мешало, требовало разгадки. Вот какая мысль пришла Мессингу в голову: может, старый дружище таким странным образом выстраивал самозащиту? Или с помощью этого прилипчивого мотивчика он надеялся подчинить его, оседлать и помчаться в сторону неведомой цели? Неслыханная самонадеянность и все же – что имел в виду Вилли, рассуждая о том, что они могли отлично работать в паре? Интерес донимал Вольфа. Он упросил Гюнтера, чтобы тот позволил присутствовать при разговоре.
Гюнтер предупредил:
– Ты берешь на себя большую ответственность, товарищ.
Мессинг встретился с Вайскруфтом на пересечении Фридрихштрассе с Унтер дер Линден. На этот раз он явился одетым вполне в духе «Рот Фронта» – в гимнастерке, но без красной звезды на фуражке. Армейские штаны заправлены в сапоги. Когда Вольф передал ему предложение Гюнтера, Вайскруфт на мгновение испытал страх, затем взял себя в руки и коротко кивнул.
Вилли настоял шагать порознь. Как он выразился, в «целях собственной безопасности». Мессинг уточнил:
– Твоей?
– Нет, Вольфи, твоей.
– Мне бояться нечего, – по-русски ответил Вольф. – Мне ничто не грозит.
– Пока, – уточнил Вилли. – И я не хотел бы, чтобы это «пока» скоро закончилось.
Вольфу было трудно понять, чего они оба – Вилли и Гюнтер – опасались. Он не состоял ни в какой партии, не примыкал ни к какому крылу, не хранил в номере отеля оружие или динамит, не посещал никакие сходки (первомайская демонстрация не в счет – пусть тот, кто не участвовал ни в какой демонстрации, бросит в меня камень). Он не принадлежал никому, кроме самого себя и Ханны.