– Ну как же. Я приехал в Ташкент по линии Госконцерта для выступлений в госпиталях и воинских частях, в том числе и перед поляками, примкнувшими к Андерсу. Но никто и никогда не заставлял меня готовить отчеты навроде тех, которые потребовал от меня Ермаков. Если вас интересуют подробности, свяжитесь с товарищем Берией. Он вам все объяснит.
– Не надо брать меня на пушку, товарищ Мессинг. (Чертов Ермаков, чтобы шайтан тебя проглотил!). Мы, кажется, делаем одно дело – бьем ненавистного фашистского гада! – поэтому нам надо работать сообща. Я всего лишь хотел проверить, насколько точно вы выполняете приказ наркома.
– В таком случае вам должно быть ясно, что со сломанной ногой мое задание теряет всякий смысл.
– Не беспокойтесь, мы вас быстро подлечим, – заверил Гобулов. – У нас здесь, в военном госпитале для старшего офицерского состава, прекрасные специалисты.
Он поднялся из-за стола и, стараясь взять паузу, в точности как Лаврентий Павлович, направился к окну. По ходу решительно расправил большими пальцами гимнастерку под ремнем.
Начальник республиканского НКВД мало напоминал узбека или таджика. Скорее всего, кавказец, выдвиженец Берии. Но определенно действовал без санкции, на свой страх и риск – это Мессинг сумел угадать по разнобою в его отрывочных, нечитаемых мыслях. Возможно, в наркомате еще в сороковом году был какой-то разговор о «невероятном опознавателе», вот он и пожелал выслужиться. Во время последней командировке в Москву ему, по-видимому, дали по зубам, иначе он разговаривал бы с медиумом по-другому. Не к месту подклеился какой-то недавний фильм, в котором следователь-чекист сначала достает револьвер, затем прокручивает барабан, наставляет оружие на подследственного и только потом начинает требовать: «Колись, троцкистская гнида!»
От окна Амаяк Захарович произнес:
– Что касается Гнилощукина, он будет наказан.
– Причем здесь Гнилощукин? Я имел в виду Ермакова.
Комиссар третьего ранга резко повернулся, развел руками и доверительно вздохнул, да так тяжко, чтобы Вольф сразу догадался: призвать к порядку Ермакова не в его власти.
– В таком случае я хотел бы, чтобы меня оградили от всякого вмешательства ваших сотрудников в мою профессиональную деятельность. И очень прошу, чтобы цензор как можно быстрее подписал афишу.
– Это я вам обещаю.
Глава V
Дни перемирия – так Мессинг назвал время, проведенное в госпитале – он провел на редкость беззаботно и весело. Правда, не без некоторого бодрящего, пружинистого напряжения. Видно, судьба, подготовив ему тяжелый удар, дала время порадоваться, подготовиться к схватке, получить усиленное питание, что очень важно для скорейшего выздоровления. За эти несколько дней ему удалось на своем соседе по палате отточить свой дар до неслыханной виртуозности.
Звали его… Как же его звали? Гериген, Геробой, Герасим?.. Уже не вспомнить, а вот фамилию вызубрил накрепко – Айвазян. Должность он имел неясную, но чин высокий – капитан госбезопасности, что соответствовало армейскому подполковнику[72].
Более неотесанного, а также самоуверенного и самовлюбленного человека Вольфу встречать не приходилось. Тщеславие приставленного к нему соглядатая зашкаливало за всякие разумные пределы. Он, например, даже не скрывал, что сам Гобулов назначил его на этот пост.
– Амаяк во всем доверяет мне. Знаешь почему?
Мессинг отрицательно покачал головой.
– Потому что мне можно доверять.
Многозначительно поджав губы, он кивком подтвердил сказанное.