— Соборы возводит, — напомнил владыка. — Самого митрополита Петра к себе зазвать тщился, роскошью храмового строения прельщая…
— Наемников привечает, — добавил Обольянинов. — Сам видел. Знатная дружина. Готовится…
— И своим не верит, раз чужие мечи скупает, — хмуро отрубил князь. — Но ты, Анексим, далее говори. Что еще мурза тот поведал?
— Поведал, чтобы осторожны были, — боярин прямо взглянул Арсению Юрьевичу в глаза. — Что темник тот — не просто саннаева рода-племени, самого Саннай-хана потомок. Что послать его к нам могли не сколько дани счислять, сколько… — он помедлил, — «Тверени укорот дать», вот чего.
— Укорот дать! — зарычал воевода Симеон, едва не грохнув по столешнице пудовым кулачищем. — Как же, так и дали! Думают, мы сами оружие побросаем, как в Залесске, когда набег случился, еще при старом князе Богумиле?
Годунович вздохнул.
— Богумил тогда от саптар откупился. Казну всю отдал, девок в полонянки, бают, сам отбирал, не побрезговал. Зато город отстраивать не пришлось. Люди целы остались. Гаврилушка, видать, тогда еще запомнил, что у ордынцев, на брюхе перед ними ползая, много чего выторговать можно. А что плюют они на тебя — ничего, утрешься. Так они теперь в Залесске, сказывают…
— Погоди, Ставр, — поморщился князь Арсений. — Не о том речь. Шурджэ с собой тысячу воинов приведет, что уже немало, да за плечами у него — вся Орда. Забыли, как в Резанске послов ихних убили? И чем то дело кончилось?
— От Резанска того же требовали, что теперь Болотич сам отдает, — напомнил Обольянинов. — А резаничи решили, что лучше умереть всем на стенах, но стыда-позора избегнуть.
— И что? — нахмурился Ставр. — Избегли они ярма ордынского? Те, кто выжил?
— Не избегли, — согласился Анексим. — Но песни-то, как они на стенах дрались, как княгиня со звонницы вниз с дитем кинулась, чтобы только саптарве не достаться, — поют! По всей земле, от края до края! От невоградский пятины до берегов Дирта!
— Ты, боярин, это пахарям скажи, — тяжело взглянул на Обольянинова Годунович. — Болотич ордынцев умасливает, а они за то набегами на другие княжества ходят. Нам хорошо, мы от степи далеко, а те же Резанск, Дебрянск, Сажин, Нижевележск? Что ни год — саптарская рать! Мало от них песни-то помогают.
— Постой, погоди, Ставр, — князь по всегдашней привычке шагал взад-вперед по тесной горнице. — Ты к чему речь-то ведешь? Что Болотичу уподобиться стоит?
— Не уподобиться. — Боярин выдержал взгляд Арсения Юрьевича, не отвел глаз. — А кое-что у него позаимствовать. Оружием врага попользоваться — не зазорно. Иль не висят у вас, бояре, теперь сабли у поясов заместо мечей? Не у ордынцев ли замеченные?
— Ты, Ставр, саблю с мечом не путай, — заворчал Симеон Святославич. — И лучше дело говори. Что нам в этом темнике? С чего его вдруг нам решили поставить? И как это может обернуться — вот о чем речь вести стоит.
— Верно говоришь, воевода. — Молчавший некоторое время владыка тоже огладил бороду. — Не про то глаголем. Не посылает Господь испытаний, что чадам Его не по силам. Как страдал Сын Его, когда шел последний раз на торжище Парапамейское, а толпа уже каменья собирала? Из Юртая епископ тамошний, Феофилакт, так отписывал нам, остатним владыкам, — темник Шурджэ сердце имеет волчье, только битвами живет, с конца сабли мясо ест. О другом писал Юртайский епископ, мимоходом темника сего помянул, но главное, как я разумею, — что послом такого не отправят. Воинское его дело. Бражничать да щеки пучить — не по нему.
— К чему ж слова твои, владыко? — остановился князь.
— Темник, да с сильным отрядом — они, княже, для боя. А не дани-выходы считать.
— Гневается на нас хан, — усмехнулся Олег Творимирич. — Что хоть сапоги ему не лижем, а тоже строимся да богатеем, пусть и не так споро, как Залесск.
— Если гневается — то пошел бы со всею силой, — не согласился воевода. — А тысяча воинов — с нею в набег идти, полон похватать, а не большие грады брать.