— Ты же обещал…

Евнух со своей всегдашней печалью смотрел на бывшего ученика, в одночасье превратившегося в изгоя. В настоящего изгоя, не то что в Намтрии.

— Я ищу не василевса Василия, — успокоил ученик. — Мне нужен Исавр Менодат. Постарайся, чтоб его отсутствие не заметили и чтобы вас не видели вместе.

— Хорошо, — когда Феофан понимал, что спорить бессмысленно, он не спорил, — Исавр Менодат придет, но затем ты покинешь дворец.

— Покину.

Феофан исчез в своем тайнике, и они с Никешей остались любоваться мозаиками. Роск медленно шел от картины к картине, словно возвращаясь от устья к истоку. Вот воины Леонида сбрасывают убившие Бога камни в речные воды, и в темных глубинах проступают звезды, вот камни собирают, вот выносят завернутое в простой плащ тело убитого, а над Городом, Где Умер Бог, садится солнце цвета старого вина. А вот и толпа — разгоряченные мужчины и женщины сжимают камни, которые уже незачем бросать. Мертвое не повредит мертвому…

— Ты увидишь это в любой церкви. Идем дальше. Там Леонид… Жаль, мозаики с собой не унести.

— Леонид? — переспросил Никеша. — Князь ваш, что ли? Нет, не пойду я, мало ли…

— Пойдем вместе. Феофана мы услышим, и ты сразу же на тот конец. Дальше мое дело.

— Оно так… Андроник Никифорович тебе братом был, и прилепятец твой. Тебе и бить.

— Тогда слушай, — велел Георгий, притупляя словами ставшую почти нестерпимой боль, — Леонид был сыном царя Киносурии Ипполита и с юности помогал отцу…

Они прошли галерею дважды. Никеша успел немало узнать об умершем в один день с Сыном Господа царе. О его походах, ранах, славе, смерти. Роск кивал, спрашивал, замолкал надолго. Думал.

— Кабы были у нас горы, — наконец решил он, — можно было б в них саптарву придержать, а как бы сыскался у нас свой Леонид, глядишь, и князья бы опомнились, как эти твои… цари.

— Там не только цари одумались, но и свободные полисы, — рассеянно уточнил Георгий, и тут послышались шаги и голоса. — Идут… Быстро!

Думал ли тот, кто строил Леонидову галерею, о засадах? Может, думал, а вернее всего, угловые ниши предназначались для любовных свиданий или придворного любопытства… Георгий вжался в оронтский мрамор за неотличимой от других драпировкой. Голоса быстро приближались. Оживленно и громко пищал едва ли не бегущий Феофан, властно и уверенно гудел широко шагающий протоорт, затем писк и гудение распались на слова.

— Я понимаю твои чувства, почтенный Феофан, — говорил Исавр. — Не бойся, божественный Василий оценит твою помощь по заслугам. Ты сможешь вернуться к своим свиткам.

Менодат наслаждался собственным голосом, как павлин распущенным хвостом. Он не сразу заметил, как торопившийся и тем разогнавший своего спутника евнух поскользнулся на мраморной плите, сморщился и отстал. Сверкающий позолотой благодетель даже не оглянулся.

— Тебе никто не поставит в вину службу истребившим твою семью Афтанам, — вещал он. — Я ручаюсь, что божественный василевс узнает о твоих заслугах…

— Не думаю, — негромко произнес Георгий, возникая между разогнавшимся протоортом и споткнувшимся евнухом. — Ты хотел меня видеть, Менодат? Ты меня видишь. Что дальше? Отойди подальше, Феофан.

— Афтан? — Рука красавца уже лежала на рукояти меча. Вчера брат василевса не обратил внимания, насколько Менодат хорош собой. Вчера ему было не до стражи.