С внезапно пробудившимся подозрением Макота искоса глянул на Дерюгу. А вдруг тот бунт замышляет?! — мысль кольнула, будто иголкой в мозг ткнули. Или не бунт, скорее, этот… переворот! Тихий такой — просто найдут Макоту утром в постели мертвого, да и все. А Большим Хозяином заделается Дерюга.

Да нет, не может быть! Кишка тонка у молодого для таких дел. Вон как на пирожные косится, сопляк, три умял — а ему все мало. Но упускать из виду его все равно нельзя, потому что кишка — дело такое, поначалу она тонка, а потом может и растолстеть.

— Макота, — позвал помощник, — что с рабами делать будем?

— С рабами? — повторил атаман, отвлекаясь от своих мыслей.

— Западную стену закончим — дальше чего с ними? Отпустить?

— Че? Ты сдурел?

Дерюга развел руками.

— Так, а что же… перебить всех? Я могу Гангрене с Лопастью сказать, они только рады будут. Позовут еще смугложопых в помощь себе…

— Да какой там убить?! — не выдержал атаман. — Себя убей!

— Но, а что же, кормить такую ораву?

— Кормить пока. Бараки для них построить.

Атаман задумался ненадолго, потом кивнул.

— Смугложопые на восточном конце прохлаждаются щас. Ворота типа охраняют… да от кого их там охранять, от крабов? Скажешь Вышибе, я приказал — делать у частокола бараки для рабов. Дашь кого-то в помощь им, кого-то понимающего, как их строить. Пусть эту… экспедицию к рощам пошлют, которые за карьером бревна нарубят, глины из карьера натягают. Сделать бараки, рабов туда. Но не всех. Отбери кто посильнее ошейники им новые, такие, чтоб ни за что не снять. И еще что-то надо этакое…

— Клеймо? — тихо подсказал Харунжий.

— А! Точно!

Атаман достал из кобуры револьвер, на костяной рукояти которого была красиво вырезана большая буква «М», и показал его собеседникам.

— Это Стопор тебе сделал, — сказал Дерюга.

— Ну да. Стопор мастак на такие штуки, умеет, значит, рисовать, талант у человека! Так пусть вырежет форму, кузнец по ней клеймо отольет. И на рожу рабам ставить, на лоб. Но не всем, только самым сильным. Сколько всего рабов щас?

Дерюга посмотрел на Харунжия, и тот, не задумываясь, ответил:

— Шестьдесят семь.