– Зачем полицию, – удивился жандарм, – дело государственное, жандармское – нападение на денежный обоз. Казак его охранял, так что должен был пресечь действия грабителя, что и сделал, еще награду получит.

Посмотрели телегу, ящики вывалились, но не разбились, а вот их количество можно узнать только при погрузке, сойдется ли ведомость у интенданта: что было загружено в казарме и что разгружено на пароходе в оружейке… Один из казаков поехал за дополнительной телегой и вскоре вернулся еще с одним жандармом и ломовой телегой. Казаки начали складывать ящики, а я поинтересовался у биндюжника, знает ли он убитого возчика? Биндюжник ответил, что не знает – этот мужик только пару дней назад к их артели прибился, я попросил артельного подойти, если он знает убитого, но и артельный не знал, откуда он и кто (врет, наверно, жандармов боится, вдруг я им передам). Когда все погрузили в трюм, спросил у интенданта, сошлось ли количество денежных ящиков. Мы еще раз пересчитали их вдвоем, а потом закрыли оружейку на три замка, интендант опечатал ее своей печатью, а я своей, то есть добровольческой. Выставили у оружейки часового и пошли отдыхать, отпустив казаков, оставив только дежурную смену часовых, было слышно, как казаки, усаживаясь в седла, обсуждали ночной инцидент.

Был четвёртый час ночи, я с Титовым уже устроились в своих каютах второго класса. Мне, как начальнику, полагалась отдельная каюта, офицеры будут жить по двое, Титов занимает каюту вместе с доктором, унтера – тоже во втором классе, но по четыре человека на двухъярусных койках. Исключение – вдвоем едут фельдшер и мой денщик, так как надо куда-то разложить медицинские ящики, в дороге они могут понадобиться и должны быть под рукой. Туда уже отправился мой денщик, развесив и разложив в моей каюте привезенные из квартиры вещи – мы уже расплатились и выехали. Нижние чины располагались в третьем классе, в трюме, в больших отсеках с трехъярусными койками, говорят, эти отсеки используют для перевозки переселенцев на Дальний Восток. Отсеки третьего класса располагаются рядом с конюшнями и складом фуража, что, конечно, удобно для переселенцев, ухаживающих в пути за своим скотом. Кроме нас, на пароходе остались артиллерийские фуражиры, что будут ухаживать за лошадьми. Казаки пойдут в конном строю, поэтому они отправились ночевать в казарму. Утром началась суета, стали появляться пассажиры, только я успел с помощью денщика Артамонова привести себя в порядок и сменить сорочку: пришлось поплескаться в большом тазу, и Иван Ефремович слил мне из большой кружки на загривок заранее подогретую им воду. Поблагодарив старого служаку, сказал, что дальше я справлюсь сам. Пока надел вицмундир и отправился на завтрак, стали подтягиваться участники экспедиции, у которых не было личного состава (те оставались в казарме или уже выехали на пароход), занимая отведенные для них каюты. Вот появился интендант Титов, не выспавшийся и уставший, с черными кругами под глазами, которые не могли замаскировать даже круглые очки, потом я увидел доктора, еще позже появился румяный и улыбающийся штабс-капитан Главного Штаба Букин. Вот кого надо загрузить работой, а то получится как с Львовым, а не назначить ли его командовать добровольцами, они и топографическую съемку помогут ему сделать, черновские рудознатцы уж точно лучше разбираются в горах, чем артиллеристы Штакельберга.

– Вы позволите, Александр Павлович, – попросил разрешения присесть за мой столик Букин, – ходят всякие слухи о ночном происшествии со Львовым, не будете ли так любезны прояснить их.

– Уважаемый Андрей Иванович, – ответил я Букину, – слухами я не занимаюсь, одно могу сказать, что человека, называвшего себя поручиком Львовым, вы больше не увидите. Идет следствие, и я не могу голословно обвинять или оправдывать этого человека.

Букин вроде как обиделся и замолчал.

А что он ожидал, что я вывалю на него ворох информации? Что буду каяться, что сам привел этого человека в отряд, ведь Нечипоренко забраковал его по возрасту, а я «купился» на его, возможно, липовый боевой опыт. Ведь никакого послужного списка он не представил! Только медаль и орден, а ведь, скорее всего, они вовсе не его! И я не заподозрил ничего, когда в бане я не увидел следов тех страшных ран, по поводу которых его уволили со службы, только небольшой шрам на боку. Да и Нечипоренко ничего не заподозрил, они даже дружили, пока не приехали его казаки, и есаул завертелся в подготовке к походу, а Львов, наоборот, стал манкировать своими обязанностями, да, как выяснилось, в картишки баловаться на мои деньги. Ладно, вон Букин уставился в свою тарелку.

– Андрей Иванович, а чем вы командовали до Главного Штаба, там же ценз командования ротой есть, – спросил я обиженного Букина. – Как-то вы особенно не появлялись в казарме и поговорить было некогда. Может, пару слов скажете, вдруг вас генерал-губернатору придется представлять, а я своих офицеров не знаю, вы же у нас как-то сами по себе…

– В Самогитском гренадерском полку, сначала субалтерном, а потом исполнял обязанности командира роты и поручиком поступил на теоретический курс Николаевской академии Главного Штаба. Переводной экзамен выдержал первым и был зачислен в практический класс, после выпуска прошел год строевого ценза в своем же полку, получил чин штабс-капитана и вернулся в Главный Штаб, так как окончил курс по первому разряду.

– Достойная карьера, Андрей Иванович, а что же вас в топографы-то занесло, – продолжая пытать я штабиста, – неужто охота к перемене мест?

– И это тоже, мне всегда нравились география и топография, представьте и сейчас, в просвещённом XIX веке есть много мест, где ничего не нанесено на карту, и Абиссиния – одно из них, – с энтузиазмом вещал Букин.

– Наука – это замечательно, ведь я тоже, в какой-то степени, ученый, – сказал я, – но как известно, без практики она мертва. А цель у нашей миссии практическая, не только достичь столицы негуса, но и склонить его на сторону России, при этом выиграют обе державы, и еще неизвестно, какая сторона больше. А уже попутно – изучать географию чужой страны и снимать карту незнакомой местности. Вот что вы сделали за последний месяц?

По молчанию собеседника понял, что ничего особенного, никаких карт и маршрутов он не разрабатывал.

– Поэтому ставлю вам практическую задачу, как единственному офицеру, который месяц ничего не делал, но хорошо отдохнул (Букин покрылся румянцем). Вы принимаете под свою команду отряд добровольцев. За то время, что мы будем плыть, постарайтесь с ними познакомиться и узнать их поближе, будете докладывать мне свои соображения, как их можно использовать для ваших картографических дел. Среди них пять горных мастеров-практиков, которые могут стать вашими помощниками. Кроме того, вы в прошлом – гренадер, слышали о ручных бомбах Степанова – Панпушко? По вашему молчанию понимаю, что не слышали. Но ничего, придем в Джибути, проведем учение, уверяю вас, очень эффективное оружие, если его правильно применять. Какие у вас вопросы?

– Никак нет, все понятно, господин надворный советник, – Букин вскочил и собирался выполнить поворот кругом.

– Постойте, Андрей Иванович, давайте выпьем кофейку с плюшками, а потом пойдем смотреть прибытие наших молодцов – им еще разместиться и переодеться предстоит.

– Эй, братец, – крикнул я негромко, но так, чтобы услышал одетый во все белое матрос-буфетчик, – а принеси нам с капитаном кофейку погорячее, с какими-нибудь вкусными плюшками, на твое усмотрение. А это тебе за труды, – и опустил полтинник с императорским профилем в карман его накрахмаленной куртки (теперь он ко мне вперед всех подбегать будет, как к главному барину).

Усадил Букина, тут принесли свежеприготовленный, а не остывший, как мне предложили вначале, кофе и блюдо с «хворостом» и какими-то творожными печенинками (очень свежими). Смотрю, настроение у него поднялось, но он мне задал вопрос.

– Александр Павлович, дело в том, что я слегка побаиваюсь добровольцев, они в большинстве своем люди степенные, в возрасте, а я…

– Скажите, а я их побаиваюсь?