Жизнь текла своим чередом. Злополучный Дима больше не попадался, так что причин для тревоги не было.

В то воскресенье Побережник отправился на кладбище положить цветы на могилу Славкиной родственницы. Сама жена приболела, а ее мать написала из Русе, что из-за дел не сможет приехать на годовщину смерти сестры. Посетителей на кладбище в Орландовцах было немного, и он долго бродил по пустым аллеям, наслаждаясь тишиной и с удовольствием вдыхая свежий осенний воздух, слегка пахнущий прелыми листьями.

На обратном пути, когда он подходил к пивной «Здраве», сзади послышался шум подъехавшей машины. Хлопнула дверца, по тротуару зацокали торопливые шаги. Разведчик не мог объяснить, почему у него возникло ощущение приближающейся опасности. Он хотел было юркнуть в пивную, но оттуда вышли трое парней. Продолжая что-то оживленно обсуждать, они остановились на некотором расстоянии от Побережника, загораживая тротуар.

Не раз и не два он пытался представить свой арест, но никогда не предполагал, что все произойдет настолько буднично и просто. Сзади кто-то легонько тронул его за плечо. В этом прикосновении не было ничего враждебного, но оно, словно током, ударило по нервам. Он с трудом удержался, чтобы, резко обернувшись, не сбить противника с ног и не броситься бежать. Однажды в Бельгии Чебан так и поступил, когда за ним увязался шпик. Однако здесь, в Софии, он был не подпольщик-коммунист, а законопослушный гражданин. Сейчас это значило бы сразу с головой выдать себя. К тому же, судя по шагам, преследователей было двое, да еще подозрительная троица, блокировавшая улицу впереди. Мелькнула слабая надежда, что, возможно, все ограничится обычной проверкой. Тогда ничего страшного, документы у него в порядке, а каких-либо компрометирующих записей он при себе никогда не носил.

— В чем дело? — обернулся Побережник к двум догнавшим его хорошо одетым мужчинам, совсем не похожим на полицейских.

— Прошу вас проехать с нами, — негромко сказал один, отворачивая лацкан и показывая значок с четкой надписью «Дирекция на полицията».

— Но позвольте, это какая-то ошибка. Я — Александр Муней, вот мой паспорт. Учтите, мой тесть — председатель митрополийского суда Тодор Панджаров, его хорошо знает сам царь… — попытался протестовать Побережник.

— Не волнуйтесь, разберемся. А сейчас не мешайте прохожим, — заявил полицейский, хотя, кроме уставившейся на них троицы у пивной, на улице никого не было.

Сильные руки с двух сторон взяли его за локти и мгновенно втолкнули в распахнувшуюся дверцу подъехавшего «форда». «Такой же был у меня в Испании», — машинально отметил Побережник.

Еще на родине при подготовке разведчик заранее отрабатывает свое поведение в случае ареста, чтобы потом не пришлось импровизировать в экстремальной обстановке. Незадолго до этого Центр специально напомнил, что нужно придерживаться варианта «игрек», то есть отрицать какую-либо причастность к разведке, тем более советской.

— Агенты привезли меня в директорат полиции безопасности на улице Марии-Луизы, отвели к какому-то чину, причем, судя по отдельному кабинету, немалому. Это был средних лет мужчина, как я узнал позднее, старший следователь Коста Георгиев. Лицо бесстрастное, аккуратно подстриженные усики под Гитлера, косматые брови. Он указал на стоявший напротив его стола стул, предложил кофе, сигареты. Я отказался. Продолжал возмущаться незаконным арестом.

«Откуда вы взяли, что вас арестовали, господин Муней? — издевательски усмехнулся он. — Просто задержали, чтобы выяснить кое-какие мелочи: на кого вы работаете, где спрятала рация, что передавали и от кого получали сведения. Только и всего».

Я, конечно, заявил, что не понимаю, о чем он говорит.

«По происхождению я англичанин. Принял болгарское подданство, женился на внучке…»

«Не тратьте зря слов, господин Муней, это мы знаем и без вас. Нас интересует другое — ваша шпионская работа…»

Так продолжалось часа два: он требовал признания, я все отрицал. Наконец полицейский не выдержал. С перекосившимся от злобы лицом перегнулся через стол и по-боксерски без замаха сильно ударил меня в подбородок.

«Вот из-за таких, как ты, гибнут тысячи людей!»

Я вскочил, закричал:

«Вы не имеете права бить меня! Я буду жаловаться царю!»

«Хоть самому господу богу! Только он не поможет. Подумай до утра, потом продолжим нашу беседу…»