Но тщетно, кто-то тщательно сдирал с него даже намёки на листики.
Потом за нею увязалась маленькая стая собак из четырёх особей. Света их совсем не боялась, собаки были небольшие, молодые, бежали за нею из любопытства или, может, искали в ней себе вожака; будь у неё что-нибудь, она даже дала бы им поесть. Света всегда любила собак. И, странное дело, с ними ей было бежать веселее. И страха она испытывала меньше. Собаки не отставали от неё ровно до улицы Орджоникидзе. Тут, на большом перекрёстке, собаки вдруг, как по команде, встали. Света обернулась на них: что, всё? Всё. Дальше за нею они не пошли. Животные не лаяли, лишь смотрели на неё и, кажется, волновались.
— Ну, как хотите, — сказала Светлана и побежала дальше.
Она немного расстроилась, ей хотелось подружиться с собаками, но до магазина осталось всего ничего, пять минут бега. А так как вокруг было тихо и девочке очень хотелось пить, она решила не останавливаться.
Светлана пробежала на юг от перекрёстка метров двести, как вдруг вокруг неё сгустились сумерки. Все вокруг потемнело, резко и сразу, как будто в солнечный день яркое солнце заслонила быстрая и плотная туча. Девочка даже остановилась. Она бежала по старым, уже ржавым трамвайным рельсам, что лежали посреди улицы, и прямо тут она и замерла. И тут же где-то за её спиной кто-то засмеялся. Засмеялся негромко, но так отчётливо, что она расслышала каждый звук этого смеха. Кажется, смех был… детским. Света сразу, резко обернулась на звук, выставив палку и на всякий случай проверив Кровопийцу, на месте ли. Но никого за спиной не оказалось. Она стала озираться, но кроме домов с выбитыми окнами, кроме развалин она ничего не видела. Вокруг никакого движения, ничего даже не шелохнулась на её глазах. Полная неподвижность. Полная.
Сумерки сползли с улицы так же быстро, как и накатились, снова всё вокруг заливало солнце. А Света всё стояла и стояла посреди улицы.
У неё в ушах всё ещё звучал тот смех. Она снова и снова поворачивалась в разные стороны, но никакой опасности не видела.
«А не зря собачки не пошли сюда», — думала девочка. Но до нужного магазина оставалась всего пара сотен метров, и она, всё-таки собравшись с духом, побежала дальше.
Бежала, и вдруг поняла, что её пугает звук собственных шагов. Просто это был такой громкий топот, что не заметить его было невозможно. Девочка остановилась. И испугалась. Даже нечаянно втянула голову в плечи. Её напугало то, чем и напугаться, казалось, невозможно. Над нею и вокруг неё висела необыкновенная пелена тишины. Вокруг не было ни звука, ни единого звука. Вообще.
Тишина была такая, что от неё начинало звенеть в ушах. Света даже головой потрясла и слегка ударила палкой по земле, пару раз, чтобы избавиться от ощущения, что она просто оглохла. Звук выходил глухой, неестественный. Надо было убираться отсюда, но до магазина было всего метров сто. В свете солнца ей было трудно разглядеть, но, кажется, вывеска «Круглосуточный» светилась.
Нужно было что-то делать, стоять тут, в этой съедающей душу тишине, ей было страшно. И она решались. Бежать… Каждый её шаг был оглушительно громок, но, странное дело, все звуки, которые она издавала, вязли в горячем воздухе, как в вате. Но, слава Богу, она быстро добежала до ступенек, что вели в магазин. И да, вывеска над магазином светилась электрическим светом.
«Главное теперь не смотреть на продавщицу», — думала Света, поднимаясь по ступенькам. В прошлый раз из-за прилавка торчали только её распухшие серые ноги. Вот как раз эти ноги и не хотела Света видеть, когда входила в магазин. И она их не увидала. Девочка вздрогнула, когда поняла, что продавщица в своей бейсболке как ни чём не бывало стояла за прилавком на фоне проломленной стены, за которой открывалось серебряное поле мха и корявое дерево на нём. Она снова стояла. Не чёрная, не распухшая, живая. Только взгляд у неё был всё такой же стеклянный. Несколько секунд девочке потребовалось, чтобы прийти в себя. И только после этого она обратила внимание на холодильник с напитками. А тот ровно и негромко урчал. Света подошла к нему и прикоснулась к стеклу. Оно было холодное. В этой жаре, что царила вокруг, что-то холодное было удивительной редкостью. Девочка посильнее дёрнула прилипшую дверь холодильника и, косясь на неподвижно стоящую продавщицу, стала брать с нижней полки большие, тяжёлые бутылки и складывать их в рюкзак. Пустые пришлось выкинуть, но всё равно в него вошло всего три двухлитровых бутылки — две с негазированной водой и одна с газом. Ещё она не удержалась и взяла одну двухлитровую бутылку фанты. Её она решила нести в руках. Она была ледяная. И её хотелось тут же открыть, но Света, поглядывая и поглядывая на ожившую продавщицу, не решилась пить прямо в магазине, а сначала вышла на жаркую улицу, на самый солнцепёк.
Там, прямо на крыльце, она уже ухватилась за тугую пробку на бутылке, хотела её отвернуть и напиться кисло-сладкой жидкости из бутылки, но тут в удушающей, ватной тишине солнечной улицы она снова услыхала тихий, далёкий смех. Больше ни единого звука, ни дуновения ветра, ни шелеста в зарослях репейника на развалинах, ни крысиного писка, ничего, только этот улетающий, затухающий вдали детский смех. Ну, это уже было чересчур. Девочка позабыла и про фанту, и про жажду, которая мучила её всю дорогу до магазина, она осмотрелась и, не увидев опасности, кинулась к перекрёстку. Побежала быстро, держа большую, неудобную бутылку с жёлтой жидкостью под мышкой. Она бежала и боялась грохота собственных шагов, её топот в этой ватной тишине казался просто оглушительным, а ещё, кажется, за оглушающим звуком шагов прятался всё тот же противный детский смех. И она даже немного обрадовалась, когда, уже подбегая к перекрёстку, обернулась и увидела чёрного попугая, который, судя по всему, решил на неё поохотиться. Он высоко в небе летел за нею.
«Ну хоть что-то живое». Она бросила бутылку с фантой на землю и двумя руками взялась за палку.
А ему здесь нравилось. Одноглазый понял, что приятно не только что-то есть, но и спать — это тоже приятно. После удачных охот, после того как он полностью насыщался, к нему приходила приятная тяжесть. Его глаз, почти против его воли, сам закрывался, и он спал, видя в снах свою прекрасную Госпожу, которая прикасалась к нему своею белой рукой. Да, это были удивительные мгновения. А после пробуждения он чувствовал прилив сил и готов был снова идти на юг, искать ту, которая была его целью. Другое дело, что торопиться ему нужды не было. Зачем? Про это ему его Госпожа ничего не говорила. Поэтому Охотник шёл не спеша, пробуя и пробуя на вкус всё новые и новые виды мяса, что ему встречались по дороге. Он уже перешёл вброд небольшую речку, что протекала под насыпью, у неё был очень сильный запах. Этот запах он уже знал. Когда его мощная нога погрузилась в густую жёлтую воду, в неё тут же вцепилось длинными острыми зубами достаточно сильное, хотя и не очень большое существо. Оно даже смогло прокусить его кожу в паре мест, но эти раны были незначительны. Охотник опустил руки в жёлтую жижу, нащупал эту тварь, оторвал от ноги, вытащил на воздух, сломал ей шею и хребет и закинул её себе на плечо. Он хотел попробовать её на вкус, хотя понимал, что существо, обитающее в такой мерзкой жиже, вряд ли может быть вкусным. Конечно, этим дело не ограничилось; пока он переходил реку, мутная жижа в которой доходила ему до пояса, в его тело впилось множество зубов — сородичей у уже убитой твари тут было предостаточно. Но по большому счёту, их укусы порвать его кожу и ткани не могли, и тем более не могли сломать его кости. Он опускал руку в муть, нащупывал злобную тварь, вытаскивал её на воздух и сворачивал ей шею. После отбрасывал в сторону и брёл по воде дальше, пока новое животное не запускало зубы в его кожу. Так он выбрался на другой берег, который был намного круче противоположного. Там он остановился. Уселся и стал разрывать свою добычу. Как он и предполагал, её мясо было не очень вкусным, хотя и достаточно жирным. А внутренности были на вкус просто отвратительны, все, кроме сердца. В общем, тварь годилась в пищу, только если никакой другой пищи поблизости не будет. Он отбросил недоеденный кусок и встал. Стал всматриваться в сторону юга. Одноглазый не торопился. Ему предстояло пройти немного, может быть, уже через два восхода белого пятна на небо он будет где-то рядом. Если бы не нога, кость в которой, к сожалению, срослась не совсем так, как надо, он добрался бы туда и раньше. Но Охотник не очень торопился. Поэтому он не спеша спустился с пригорка и тут же позабыл про тех неприятных на вкус существ, что водились в вонючей реке. Он не торопясь, чуть приволакивая ногу, двигался на юг.
Сначала она чуть не захлебнулась, а потом, когда она поняла, что её рот полон крови, её чуть не вырвало. Света быстро села на кровати и поднесла ко рту руку, но это помогло мало: полный рот крови, кроме этого, там же пара инородных твёрдых тел, да ещё рвотный позыв, и сквозь пальцы на пододеяльник капают большие капли крови. Она вскакивает и бежит в ванную, усевая новыми каплями пол. Белая новая маечка вся в крови, даже на новых трусах, и на тех пара капель. Девочка добегает до раковины и выплёвывает в неё кровь вместе с двумя большими серебряными монетами. Монеты звякают, кровь брызгами окрашивает половину раковины. Она включает воду, начинает её смывать. Только тут Света отдышалась: фу, как это мерзко. Но главное, монеты тут, их можно будет показать папе. Боли она не чувствует, нащупывает языком рваные раны на щеке и нёбе. Девочка начинает полоскать рот водой и с радостью замечает, что вода, которую она выплёвывает, почти чистая, почти не окрашена в красный цвет. Она снова пробует языком раны. Ничего страшного, они даже не болят, так — саднят немного. Белую майку и красивые трусики жалко, их трудно будет отстирать. Майку, кстати, ей купила Анна-Луиза. Девочка смывает с раковины кровь, достаёт со дна монеты и кладёт их рядом с мыльницей, берёт зубную щётку и пасту. И всё было бы хорошо, но…
У неё уже давно ничего хорошего не бывает. Светлана замечает свои пальцы. Она даже ещё не рассмотрела их, но уже поняла, что с ними ситуация ухудшилась. Девочка поднесла руку к глазам. Ну так и есть.
Безымянный и средний палец: все подушечки на последних фалангах уже чёрные, не пятнышки и не часть их, а все, все, до самого сгиба почернели. Света сгибает пальцы, смотрит на ногти. Могла бы и не смотреть, на обоих пальцах под ногтями расплывается чернота. Пока она не захватила всю площадь двух ногтей, но девочка не сомневалась, что завтра захватит. Боли не было, она её не чувствовала, просто по её пальцам расползалась чернота, с которой ни она, ни молодой хирург ничего поделать не могли. И расползалась она очень и очень быстро.
Светлана оторвалась от своих пальцев, стала выдавливать пасту на зубную щётку. Она даже не плакала, кажется, ей было уже всё равно.
Девочка спокойно почистила зубы и умылась с мылом. Вытерла лицо полотенцем. Потом пошла и взяла свежее бельё. Переоделась, ещё раз осмотрела раковину, нет, капель крови на ней не нашла. Она взяла монеты и пошла в свою комнату. Застелила постель и села на одеяло сверху. Света просто смотрела на своих братьев. Им скоро уже вставать в садик. Она думала о том, что с ними будет, если что-то случится с нею. Вот теперь самое время поплакать. И как тут глазам остаться сухими? От одной мысли, что папа останется один с мамой, братьями и долгами, слёзы катилась по щекам сами. Сами, сами. И падали ей на грудь, на свежую майку. И тут зазвонил телефон. Она, даже не взяв его, знала, кто ей звонит. И звонил ей тот самый человек, что сейчас был нужен ей больше всего на свете.