— Что-то ты долго отсыпался, — поприветствовал меня из-под пышных нахмуренных бровей Петрович.

— Не клевещи, у меня всё по расписанию, утренний комплекс выполнен в полном объёме, — доложил я. — Петрович, дело такое… Мне надо две недели, максимум месяц, отпуска. Обязуюсь не потерять форму.

— Что у тебя стряслось? — ворчливо уточнил он.

— Другу нужна помощь, нужно выручать.

— Какого рода помощь нужна твоему другу? И куда он вляпался, если тебе нужен целый месяц? И что вообще за друг такой?!

— Не знаю, может, помнишь; Кирилл Азаров, мы с ним вместе начинали заниматься.

— А, Кир, — задумчиво пожевал губами тренер. — Помню, помню. Слишком он тщеславный был и неосторожный для нормального бойца, самонадеянный. Этот мог вляпаться, и даже должен был. А ты-то тут причём? У нас вроде компетентные органы для этого есть.

— Он не в Федерации пропал. И, боюсь, кроме меня больше некому, — пояснил я. Тренер ещё некоторое время помолчал, пристально меня разглядывая.

— Только попробуй, зараза, опять в уголовку влезть! — наконец, процедил Петрович. — С живого шкуру спущу, на каторгу сам попросишься!

— Вот за это точно можешь не опасаться, торжественно обещаю, что проблем с «правоохранителями» не будет, — я не удержался от улыбки. Главное только, не сказать, куда именно Кир подался. А то меня не то что не отпустят, в самом деле шею свернут!

— Ладно, валяй. Неплохо вчера выступил, считай это отпуском, — смилостивился он. — Но если, гад, вернёшься размазнёй… Ты меня знаешь.

— Знаю. Не вернусь, — два раза кивнул я.

— Тьфу! Чёрт с тобой, проваливай. Связь только держи, понял меня?

— Очень постараюсь, — опять-таки проявил покладистость я, и Петрович, удовлетворённый, отключился.

Самая сложная часть подготовки на этом закончилась. Оставалось заказать лекарства, найти трансфер и обрадовать «заказчицу» моего нынешнего «боевого вылета» тем фактом, что Кир с большой долей вероятности жив.

С транспортом всё сложилось наилучшим образом. Отсюда до Гайтары было сравнительно недалеко, и с учётом пересадки я мог добраться до планеты всего за четверо суток. Лекарства, — при наличии разрешения от Гольдштейна, — тоже оказалось несложно достать. Митрадонол, — мощное обезболивающее и ранозаживляющее средство, которым я планировал укомплектовать аптечку, — могли продать и без рецепта, но перестраховаться было нелишне. А вот второй, — или, наоборот, первый, — препарат относился к тому списку, выдавать который могли далеко не все врачи.

Тридарон являлся мощнейшим стимулятором. С его помощью выводили людей из комы, из шока, лечили переохлаждения, некоторые психические заболевания, ещё что-то, я не вдавался; в общем, он был действительно полезным и местами почти чудодейственным лекарством. Мне же он был нужен потому, что скачком и на продолжительный период времени взвинчивал физические показатели организма до заоблачных высот: реакция, скорость, сила становились воистину нечеловеческими. Им же я планировал взбодрить и Азарова, если удастся его найти и не удастся договориться с его нынешними хозяевами полюбовно, а сам Кир будет в плохом состоянии.

За продолжительный приём этого лекарства приходится платить очень дорого, но я тешил себя надеждой, что это — просто перестраховка. Хотя чутьё, прежде очень редко меня подводившее, подзуживало прихватить ещё и пару пушек. Но мои отношения со стрелковым оружием, даже с интеллектуальным, по жизни не сложились, хотя Семён и пытался вбить в меня какие-то навыки. В конце концов брат в сердцах высказался, что эта пушка умнее меня, и в моих руках с большой долей вероятности обратится против владельца. Я же утешал себя, что достичь совершенства во всём невозможно, и что я без пушки опаснее большинства вооружённых потенциальных противников.

Разговор с Кнопкой оставил по себе странное ощущение. Мне показалось, что девушка не то не рада, что брат на самом деле жив, не то всерьёз расстроена, что я не беру её с собой на Гайтару, не то… кто знает! В итоге я лишний раз порадовался, что попросил Семёна приглядеть за этой деятельной особой, и отправился в сторону космодрома.

Сложно сказать, какой именно чёрт понёс меня проявлять благородство по отношению к человеку, который в настоящее время был мне совершенно чужим. Что Кир, что его сестрёнка были уже совершенно другими людьми, я был другим; не теми детьми, которые вместе проводили свои дни на далёкой Земле, гордо именовали себя друзьями и клялись никогда не расставаться.