— Знакомо? — усмехнулась Марьяна Ивановна. — Не отводи глаза, Зославушка, я при Совете уж который год состою, вот и пришлося в этом деле копаться… ведаю, что рассказал тебе Кирей про… тот случай.

Кивнула я.

Рассказал, пусть и не спрашивала я.

— И верно сделал. Чем больше знаешь, тем больше у тебя, Зославушка, шансов до выпуску дожить. Оно ведь как говорят? Знание — сила…

Ага, то-то я себя бессильною чую, небось, исключительно от недостатку знаниев.

— Вот и получилось, эпизод к эпизоду… с той-то девчонки ничего вытащить не сумели, а вот с Горданою свезло.

Мнится мне, что кривое это везение, цыганская удача, которая золотой монетой блестит, чтоб после медяшкою в руках обернуться.

— Не жалей, — жестко оборвала мысли мои Марьяна Ивановна, — Гордана ведала и про шарфик, и про мор черный, и про то, что затея ее многих жизней стоить будет. Да только что ей те жизни? Она этаким макаром любовь свою доказывать собралася, верность. А еще царицею стать, потому как обещано ей было проходимцем тем, что женится он…

Марьяна Ивановна подала мне еще одну чашу.

— На от, выпей… на чужой крови своего счастья не построишь. Боги все видят… вот и послали вам весточку.

Боги ли?

Старая Ольха из проклятой деревеньки. И мнится мне, что за эту весточку спросится еще с меня, аль с другого кого…

— Может… приворожили?

Все ж не верилося мне… одно дело — гордость боярскую показывать, и другое — на гибель людей невинных осудить.

— Не было на ней привороту. Собственная воля. Собственная гордыня. Жадность… уверенность, что за боярскую кровь все спишется. — Это Марьяна Ивановна произнесла с неожиданной злостью. — Поверь, Зослава, все они… почти все они такие… думают, что, коль рождены в семьях боярских, то ныне и всевластны, что законы людские не про них писаны. И люди те для многих — пыль под ногами… не верь боярам. И дружбе боярской.

Отвернулась я, чтоб не видеть этой слабости и обиды чужой, которая в глазах мелькнула.

Не хочу.

Ни судеб чужих, ни будущего, ни прошлого… и без того навидалась, от тайн голова пухнет.

— А отец ее…

— Показывали память, но не поверил. Горем ослеплен, решил, что вымучили это… подстроили, чтоб Кирея оправдать. Так что, Зослава, отныне тебе за ворота лучше не выглядывать. Слово-то царицыно крепко, суд справедлив, да месть — она ни суда, ни слова не разумеет.