Глава 51. Про алмазы

Доставили меня на дачу то ли на окраине Москвы, то ли неподалеку от неё. Сейчас, когда Московская кольцевая автодорога ещё не построена, я не особенно уверенно ориентируюсь в подобных вопросах. И вообще, места эти знаю не слишком хорошо. Не удивлюсь, если окажется, что это дача самого Сталина – поминали, будто таковая имеется.

Впечатление она на меня произвела тем, что представляла собой не просто домик, окружённый забором, а напоминала барскую усадьбу посреди ухоженного парка, окружённого сосновым лесом. Кольцевая дорожка около крыльца, фонтан, не работающий по случаю поздней осени, аккуратные дорожки и Мусенька, радостно повисшая у меня на шее.

Она и провела меня в дом через вестибюль, на стенах которого висели две карты – одна с тщательно нанесёнными линиями фронта, а вторая – с обозначениями великих строек социализма. Тут же имелась и вешалка, на которой мы оставили свои шинели, переложив пистолеты из шинельных карманов в брючные.

Супруга моя вообще дама брючного стиля. Уж на что командирские галифе рабоче-крестьянской Красной Армии скрывают самые главные особенности женской анатомии, а и в них она умудряется выглядеть так, что просто пальчики оближешь. Ну да – умеет она на швейной машинке. И крестиком вышивает. И про авиацию мы поговорили – как же без этого. А уж ближе к вечеру… скорее, к утру, когда приехал товарищ Сталин, тогда и нашлось время перекусить с дороги.

Не знаю в точности, ужин это был, или завтрак, но вино на столе присутствовало.

– Нельзя мне, товарищ Сталин, – отказался я от предложения «пригубить». – Летчик обязан всегда быть в форме, тем более что время военное.

Мусенька обиженно надула губки, но кивнула.

– Вы, товарищи Субботины, так и рвётесь на фронт, используя для этого любую лазейку. Откуда в вас эти порывы?

– Это ярость, – ответила моя хорошая. – После войны вскрылось очень много и о зверствах фашистов, и об их хорошо продуманных планах уничтожения населения нашей страны. А как вспомню панораму разрушенного Сталинграда…

– Минску тоже досталось, да и многим городам… – поддержал её я. – Вы уж извините – но такова наша сущность.

– Детская сущность, – вздохнул Иосиф Виссарионович. – Кстати, Мария Антоновна, ваша Лариса Гринцевич оказалась не одесситкой, как вы полагали, а уроженкой Калуги и жительницей Ленинграда. В Одессе родилась её младшая сестра Ирина. Сама же будущая звезда геологии только в этом году окончила школу – искать коренные месторождения алмазов в Якутии пока некому, а россыпные в окрестностях Вилюя, действительно, нашли.

– Я только имя женщины-геолога и помнила, – объяснила мне Мусенька, – и что алмазы сначала отыскали где-то рядом с Вилюем. А вот метод для нахождения кимберлитовых трубок… даже название забыла. Но метод точно был. И именно эта самая Лариса его или разработала, или просто научилась применять. А ещё её отца расстреляли в Одессе в тридцать седьмом.

– На этот раз – не расстреляли. Даже не арестовали, – улыбнулся Сталин. – Правда, выяснилось это только нынче летом, когда Ларису Анатольевну обнаружили в списках группы ленинградских школьников, премированных поездкой на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Сейчас она с матерью и сестрой живёт в Молотове, учится в университете и на курсах медицинских сестёр.

– Первый курс! – охнула Мусенька. – Это когда же она выучится и разработает свой метод? Только к концу войны?

– Это вряд ли, – «успокоил» я радость мою. – Она же геолог, нашедший алмазы не где-нибудь на Елисейских полях, а в сердце Якутии. У неё должен быть стальной характер – значит, окончив курсы медсестёр, она попадет или в госпиталь, или в строевую часть санинструктором. И университет или, что там ещё, окончит году в сорок девятом, а то и пятидесятом.

Сталин посмотрел на нас с укоризной во взоре:

– Так что, Мария Антоновна, придётся вам отвлечься от деятельности, связанной со становлением ночной бомбардировочной авиации, и обеспечить скорейшее нахождение коренных алмазных месторождений.