Т. А. Чикишева, А. Л. Кривошапкин и соавторы изучили еще одну сибирскую трепанацию эпохи поздней бронзы (1000–700 гг. до н. э.) – она обнаружена на черепе мужчины примерно 35 лет при раскопках в Красноярско-Канской лесостепи. Современные методы трасологического и радиологического анализов установили, что операция проводилась для лечения остеомиелита после травмы. После этого пациент прожил долгие годы.
Мы приводим случаи прижизненного трепанирования в этой главе, чтобы показать: посмертным ритуалам раннего железного века в Центральной Азии и Сибири, связанным с вскрытием черепной коробки, предшествовала традиция прижизненного трепанирования в бронзовую эпоху.
Уже упоминалось: в первой половине III тысячелетия до н. э. трепанирование было распространено среди племен, живших на северо-западе Китая. Относимый к неолиту череп, найденный близ Пекина, также подтверждает большую древность традиций вскрытия черепа, бытовавших на китайской территории. Немецкий ученый Р. Меншиг поместил в одной из своих работ фотографию черепа примерно 5000-летней давности, обнаруженного в окрестностях китайской столицы. У индивидуума монголоидного облика был удален значительный фрагмент свода черепа в левой височно-теменной области. К сожалению, неизвестно, была ли операция произведена прижизненно или посмертно.
Наконец, перфорированные черепа в достаточном числе присутствуют в могильнике поздней бронзы Чаухугоу 4 из Восточного Туркестана.[20] Многие дефекты на синцзянских черепах можно расценить как прототипы трепанаций, которые несколько позже были распространены в Монголии и еще позже – в Южной Сибири.
Это и небольшие овальные отверстия в верхней части теменных костей, напоминающие трепанации у кочевников из Тувы, и разрушения в височной области, характерные для поздних тагарцев, и разрушение затылочной кости, типичное для таштыкских посмертных манипуляций. Кроме того, в китайских материалах IX–VI вв. до н. э. отмечено наличие поврежденных стенок глазниц при сохранении целостности остальных отделов – явление, зафиксированное нами на некоторых черепах конца I тысячелетия до н. э. из Минусинской котловины.
Распространение сложных обычаев, требующих навыков при исполнении, вряд ли можно объяснить только передачей культурных традиций и идей. Скорее всего, эти данные эпохи раннего железа отражают генетическое родство людей, практиковавших трепанацию подобным способом.
Понимание семантики обрядов и культурных традиций, которые были распространены в Центральной Азии в период раннего железного и бронзового века, невозможно без привлечения многочисленных сведений о ритуалах, бытовавших в других областях Древнего мира. Возвращаясь на новом витке к обсуждению обрядности, связанной с манипулированием определенными частями человеческого тела, выделим несколько сюжетных линий, без которых трудно представить себе историческое позиционирование южносибирских находок.
…Белую глазурь выльют на голову, поливу – на темя мое… (Угаритский эпос. Об Акхите и рапаитах).
Такое «моделирование» широко применялось в докерамическом неолите Сирии и Палестины; древнейшие образцы обнаружены в Иерихоне, в катакомбной, тагарской, таштыкской и других культурах.
Маски и «смоделированные» головы могли раскрашиваться, инкрустироваться (например, в глазницы вставлялись раковины) и т. п. Вероятно, многие «личины» имели портретное сходство, а в эллинистическое время эта традиция выбрала новое («живописное») направление – так называемый фаюмский портрет, и в наше время на смену ему пришел портрет фотографический (см. также… традицию создания музеев восковых фигур).
Полумаски, оставляемые на лице погребенного, известны в «царских» погребениях культуры мочика (Перу, I–VII вв.)» (Смирнов Ю. А., 1997. С. 191).
Согласно словарю археологических терминов Ю. А. Смирнова, «кефалотафия – захоронение изолированных черепов. Достоверные случаи относятся к эпохе мезолита – захоронение мужских, женских и детских голов (27 черепов), засыпанных красной охрой, в двух ямах округлой формы в пещере Большой Офнет (Бавария, азиль-тарденуа); инвентарь: ожерелья и головные уборы из зубов оленя и раковин, кремневые орудия… Возможно, однако, что захоронения отдельных черепов появляются еще в мустьерскую эпоху».
Череп, в том числе иногда краниум животного, в семантическом отношении может быть тесно связан с жилищем. О чертах зооморфности жилища писал еще В. Я. Пропп. У американских индейцев части дома представляют собой животных и имеют имена. Животная природа сказочной избушки часто подкрепляется присутствием изгороди, на которой выставлены черепа (вспомним знакомую всем с детства иллюстрацию И. Я. Билибина, изобразившего частокол перед домом Бабы-яги) (Рис. 52). «Забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами». Любопытно, что археологи обнаружили черепа животных рядом с перекрытиями жилых костно-земляных сооружений уже в верхнем палеолите: на стоянке Павлов в Моравии это череп северного оленя, на украинских стоянках Мезин и Костенки 1 (второй комплекс) – черепа волков, Авдеево и Костенки 1 (первый комплекс) – овцебыка или молодого мамонта, Костенки 4 и 8 – черепа пещерного льва.
Рис. 52. Иллюстрация В. Я. Билибина (1876–1942) к русской народной сказке «Василиса Прекрасная» очень точно воссоздает целый пласт мировой истории и мифологии.
«Вытащила она [Баба-яга] Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:
Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его: они ведь за этим тебя сюда и присылали.
Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и наконец к вечеру другого дня она добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп. “Верно, дома, – думает себе, – уже больше в огне не нуждаются”. Но вдруг послышался глухой голос из черепа:
Не бросай меня, неси к мачехе!
…Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! …К утру совсем сожгло их в уголь…