Чтобы не ставить никого в еще более неловкое положение, я делаю несколько шагов назад и уже из гостиной зову подругу.

Через пару секунд кухонная дверь распахивается и оттуда вылетает Дина. На мгновение мне даже становится ее жалко потому что я вижу, что она на грани слез. Глаза блестят, губы немного подрагивают, а щеки налились таким же румянцем как и мои.

— Спасибо за прекрасный вечер, — выдавливаю из себя улыбку для Яна. — Но нам уже пора.

— И тебе спасибо, что приехала. Я прекрасно провел время.

Он снова обнимает меня слегка касаясь губами щеки и я понимаю, что даже не могу винить его в том, что поблагодарил он только меня, забыв упомянуть Дину. Гостеприимство гостеприимством, но она перешла все черты…

Глава 35 Марат

Никак не могу привыкнуть, что больше не нужно делать вид, что мы незнакомы и в любой момент я могу подойти и поцеловать принцесску. Вот и сейчас, отсидев долгие полтора часа на скучнейшей лекции по международному праву я вместе с потоком студентов выплываю из аудитории и сразу ищу глазами Алису.

Она стоит чуть поодаль в компании двух девчонок и Грушевского. Тот с улыбкой наклоняется к ней будто хочет чтобы она понюхала его шею и не спешит отстраняться. Слишком, нахрен, близко!

Внутри сразу начинает все закипать и руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Заставляю себя сделать несколько глубоких вдохов и перевожу взгляд на Алису. Она хоть и улыбается, но выглядит скорее вежливо, чем заинтересованно. Не то чтобы у меня были какие-то сомнения, но надо бы Грушевскому напомнить о личных границах. И главное — о санкциях за их пресечение.

Ловлю себя на мысли, что кроме раздражения поведение этого придурка у меня ничего не вызывает. Я доверяю Алисе. Охренеть. Сам в шоке, если честно.

До нее у меня никогда не было серьезных отношений и вопрос о доверии, прямо скажем, не стоял. Какая к черту разница с кем на следующий день спит та, с кем ты провел ночь и на большее не претендуешь?

Это было легко. Удобно. Безопасно.

С Алисой же все совершенно по-другому. Я добровольно, безвозмездно принес ей свое сердце на блюдечке с голубой каемочкой. И несмотря на то, что изначально я и не думал с ней так сближаться, ни о чем сейчас не жалею. Без раздумий забил на данное себе же обещание и нырнул в этот омут с головой.

Почти десять лет назад я поклялся себе, что больше никто и никогда не обманет мое доверие и не предаст.

В то время как мои сверстники все еще верили в супергероев, я потерял веру в отца. Понял, что он меня предал. Просто отказался. Пожертвовал. Можно подобрать еще много разных слов его поступку, но факт остается фактом — отец меня бросил. Я сидел в том сыром подвале, с трудом верил, что когда-либо оттуда выберусь, но дал себе обещание, что если у меня все-таки получится, если мне удастся… я никогда, ни за что в жизни больше не буду никому доверять. Потому что предательство — это больно, оно, мать его, уничтожает тебя целиком и полностью.

Все это время я старательно следовал этому обещанию. Не то чтобы это было слишком сложно, если честно… Несмотря на то, что отец позаботился о том, чтобы произошедшее так и осталось тайной, окружающие как будто чувствовали, что со мной что-то не так. В школе меня сторонились, в универе побаивались. Что уж говорить, даже папаша мой чувствовал себя неуютно в моем присутствии.

Поэтому сохранить данное себе слово не составляло ни малейшего труда. Если у меня не будет близких людей, то некому будет меня и предать. Верно ведь? Без ложной скромности, даже в двенадцать лет у меня была железная логика.

Но с Алисой все по-другому. С ней я чувствую. С ней я живу. Ей я доверяю.

Но это не отменяет факта, что Грушевский полный мудак. Алиса в силу своей наивности не замечает его похотливых взглядов. Моя девочка уверена, что если окружающие в курсе того, что я ее парень, то это как бы автоматически освобождает ее от грязных заигрываний противоположного пола. По идее, так и должно было быть. Но Грушевский зарвался. И пора бы ему об этом напомнить.

Широким шагом миную расстояние между нами и смерив его взглядом напоминаю: