Потом Уголек свистнул, его манис послушно развернулся, и дикари поскакали прочь. Обессилевшая Йоля глядела через плечо, как они удаляются, превращаются в черные точки, за которыми волочится пышный пылевой хвост… Ни один из пустынников ни разу не обернулся. Йоля смотрела им вслед, потом перед глазами поплыли разноцветные пятна, она зажмурилась и прижалась к скале. Сил пошевелиться не было. Время шло, начали дрожать ноги.
— Осторожно! — донеслось сверху, потом рядом посыпались камешки.
Ее ухватили за шиворот и потянули вверх. Йоля вяло шевелилась, ничего уже не чувствуя и едва перебирая руками и ногами. Потом вдруг под ладонями оказалась пустота, Йоля повалилась на живот, Самоха подхватил ее с другой стороны, помог перевалить гребень, она приоткрыла глаза — и ослепла от яркого света. Подъем закончился, беглецы достигли шельфового плато. Йоля поморгала, чтобы ушли цветные пятна, застившие взор. Перед ней была пустыня — такая же, как и внизу. До места, где давным-давно тянулись пляжи, еще предстояло порядочно шагать по песку и камням, но Донная пустыня со всеми ее ужасами осталась позади — внизу, под скалами.
Заночевали они на камнях, так и не дойдя до древнего пляжа. Йоле снились голова Аршака, серые пески Донной пустыни, оскаленные пасти манисов, оружие и небо.
Утром она проснулась с ощущением, будто Донная пустыня забралась ей в глотку и чудесным образом вся там поместилась. Йоля пошарила на поясе, ухватила флягу, потянула ко рту и с опозданием поняла, что фляга пуста. Потом услыхала разговор между спутниками.
— …Ничего, как-нибудь объяснишься, — сказал Игнаш.
— Трудней всего будет отговорить наших мстить Кораблю. Цеха давно на торговцев Арсенала зубы точат, а тут еще такое…
— Самоха, не грузи меня своими заботами, мне и тех, что есть, достаточно. А, Йоля, проснулась?
Она покивала — говорить было трудно. Игнаш протянул ей флягу и предупредил:
— Два глотка, не больше.
— Угу!
Когда Йоля сделала два дозволенных глотка и отняла от растрескавшихся губ флягу, там едва хлюпало на дне.
— Пойдем, — решил Мажуга. — Скоро жара начнется, лучше пораньше выйти.
Йоля поплелась за мужчинами. Сразу же, с первых шагов, навалилась усталость, ноги были как ватные, возвратились и круги перед глазами, и звон в ушах. Она брела, уставившись в землю, верней в песок, и пыталась сосредоточиться на собственных ступнях, обутых в изодранные на скальном склоне сандалии. Левая, правая, левая… Пути не было конца. Йоля шагала и шагала, пока не уткнулась в спину Мажуге. Только тут сообразила, что песок под сандалиями сменился круглой галькой, обточенной морскими волнами в незапамятные времена. Игнаш посторонился, она подняла голову и увидала перед собой куст. Настоящий, живой, не высохший, как пустынный коралл. Колючек и высохших добела мертвых сучьев на растении наблюдалось куда больше, чем зеленых листьев, но куст был живой. Пустыня осталась позади.
Потом кустарник стал попадаться чаще, появилась чахлая трава… Воду удалось отыскать далеко за полдень. Это оказалась грязная лужа в высохшем русле ручья. Топкие берега были усеяны отпечатками звериных лап.
Когда стемнело, вышли к дороге. Похоже, пользовались ею нечасто, но колеи были хорошо заметны — значит, хотя бы изредка здесь ездят. Дальше побрели по колеям, и вот вдалеке мелькнул свет фар. Что это был за самоход, разглядеть не удалось — уехал слишком быстро, но, по крайней мере, еще одно подтверждение: здесь бывают люди.
В этот раз Йоле ничего не снилось. Едва Игнаш решил сделать привал, она провалилась в черное, глухое забытье.
Утром снова пошли, держась колеи. Вдалеке, на гребне холма показался грузовик, движущийся навстречу. Игнаш сказал:
— Прячемся. Он не остановится, если нас увидит, еще и пальнет издалека. Уж очень вид у нас… того, неприятный.
Выглядели они и впрямь хуже некуда — оборванные, грязные, у Самохи лицо разбито. Таким никто не рад. Отыскали россыпь камней, засыпанных сухими ветками и сором, спрятались.