— Все твари?
— Вряд ли, чтобы все, но все же так безопасней. Всё, пришли, лезь в сендер.
Йоле ужасно не хотелось размыкать объятия и выпускать Мажугу. Он понял это иначе — решил, что боится.
— Ну что ты? Все уже хорошо, лезь давай. Что такое?
— Так бы всю жизнь, — буркнула Йоля, неохотно выпуская его шею.
— Чего — всю жизнь? На мне бы ездила?
— Обнимала бы, дурак.
— А… — Мажуга обошел сендер, уселся за руль и потянул из кармана кисет. — И впрямь дурак… Йоля, не нужно тебе со мной. Вот закончится все, и… даже не знаю, куда б тебя пристроить. Придумаю что-нибудь, дай только выбраться отсюда. Дурак я и есть — потащил с собой в пустыню, думал, под охраной карателей, думал, спокойно будет, увидишь жизнь, поглядишь, как Пустошь устроена, а потом… потом и сама сможешь.
Игнаш щелкнул зажигалкой, и чернота вокруг Йоли разорвалась, возник крошечный огонек, живой и теплый.
— Не прогоняй меня, а? — Йоля потянулась к Мажуге, он мягко отстранил ее руки.
— Да я ж не прогоняю, я хочу, чтоб ты жива была. А со мной рядом теперь очень опасно.
— Это потому что ты женатый? — Йоля едва не плакала. Эх, не так все выходит, совсем не так… Неправильно все как-то!
— Женатый? Ты чего?
— Ну, Ористида твоя, дочка у вас… Луша…
Мажуга помолчал, сосредоточенно выпуская клубы дыма. В отсветах сигаретного огонька Йоля видела, как он хмурится.
— Нет, — заговорил Игнаш. — Не женат я… Ладно, слушай. Был я в Харькове сыскарем. Если кому чего надо найти — пропажу там, или обокрали, или еще какое дело, всегда люди ко мне шли. Ржавый, такое прозвище было, весь Харьков нас знал. Меня и напарника моего, Тимохой его звали.
— Тимоня? — Йоля сразу вспомнила, как Игнаш вздрогнул, когда усатый распорядитель Арены назвал имя волка.
— Тимоня… Я его так называл, для других он Тимоха был. Я в самом деле дурак, много глупостей успел наделать, а Тимоня мой — правильный такой был. Я хотел, чтобы весело, а он — по правилам да по правилам. По правилам хотел жизнь прожить. Ну да ты знаешь, каково это, когда тебе твердят о правилах. — Мажуга слегка улыбнулся и покачал головой. — Вот и я с ним вечно спорил. Он весь такой правильный из себя — ферму купил, женился, но со мной продолжал в Харькове работать по сыскной части. Мне же на правила тогда плевать было, только веселье подавай, однако работали мы с ним славно, с полуслова друг друга понимали, спину прикрыть, деньги доверить — это у нас промежду собой без вопросов. Из-за меня, дурака, и пропал Тимоня. Я правило его нарушил, полез, куда нельзя было. Сам полез, без него. Хоть на это ума хватило — его не впутывать… Ладно бы меня при этом грохнули, оно бы и честно… Башку едва не разбили, вон шрам по сю пору остался.
— Это там, где волосы седые у тебя?
— Точно. Тимоня меня разыскал, отбил у них. Я тогда уже скорей мертвый был, чем живой. Он привез меня к себе, там жена, дочка у него, прислуга… Я, когда очухался, просил: отвези меня… ну хоть куда отвези, не надо, чтобы на твоей ферме. Понимаешь? Не послушался он, сказал: никуда не денешься, пока я тебя на ноги не поставлю. В