— Не хватило? — поднял голову авторитет.

— Я… это… Слышь, Захар, я там вчерась уходил уже когда, «жигуленок» прикатил. Белый такой. Задок мятый. Я водилу запомнил, он невысокий такой, лет тридцати пяти, может быть. Щуплый такой, лысый и очки на ем толстые такие… роговые. — Сиплый торопился реабилитироваться и потому частил, проглатывая окончания слов. — Была бы у нас, как у ментов, машинка такая — рр-раз и патретик готов, я бы враз его срисовал. Он Лахудренка мочканул, гадом буду, некому больше, не успел бы другой, его бы лялька, которая к Лахудренку мочалиться приехала, застукала бы.

Захар задумчиво почесал висок. В словах Сиплого резон был, проверить этот след стоило. Не то чтобы за Лахудренка отомстить, это для пацанов все игры в гусаров. А вот посмотреть, кто за мокрухой стоит и нет ли за этим опасности всему обществу, было просто необходимо.

— Машинка, говоришь? — усмехнулся он. — Будет тебе машинка. И менты будут за технарей!

Через полчаса пацаны уже отвезли Сиплого в ментовку как возможного свидетеля, горящего помочь органам в раскрытии тяжкого преступления, а еще через пару часов Захар внимательно рассматривал портрет предполагаемого преступника. Если Сиплый не облажался, то портрет действительно мог привести к убийце. Не ментов, тем еще топтать и топтать, связи Лахудренка отрабатывая. А Захар точно знал, что саратовские связи Лахудренка здесь ни при чем, и потому время на их проверку не тратил, а просто сказал Кальмаю с «Комбайна», и тот поставил под ружье двести огольцов, которым раздали отксеренные фотороботы и выставили на всех перекрестках пасти проходящие машины, особенно мятые «жигули» белого цвета. И приз им выставили такой, что можно не сомневаться — поссать лишний раз не побегут, на дорогу будут зырить.

И все правильно было сделано. Уже к вечеру «жигуленок» с лысым прояснили, и братва этого лысого водилу прихватила в проулочке без лишнего шума и понта. А обшмонав, обнаружила у него «макара» с двумя обоймами, заликовала и вышла на Захара. Тот даже прослезился: лучше ментов пацаны работали, куда там легавке, только зубами завистливо щелкать! «Порадовали, бля буду, стари-ка, порадовали! А пацану тому, кто машину засек, без обману новенькую «Яву» — бери, пацан, помни, что такое воровское счастье да воровское крепкое слово!»

Сам Захар заботы отложил на потом, дождался, когда убийцу привезут в цыганский дом у церкви «Три Спасителя», что под Лысой горой, и сам туда отправился. Не любопытства для, дела воровского ради!

Автолюбителя этого гребаного посадили в подвал, а ромалэ Петрик сразу снял всю семью и поехал в гости к родственникам в Жирновск под Волгоградом. Если что, так хрен укусите, господа менты, не было его дома, откуда уважаемому ромалэ знать, кто в его отсутствие в доме хозяйничает!

Убийца Лахудренка был тусклым и захезанным, как рядовой инженер с резинотехнического завода, только глаза его волчье блестели и левая скула дергалась.

— За что? — взял быка за рога Захар, мельком просмотрев потрепанный паспорт, по которому убийца значился Михасенко Геннадием Петровичем, приехавшим в Саратов из города Бугульмы. Обращать внимание на паспорт не стоило, Захар сам мог нарисовать таких ксив не, один десяток, благо что ширмачей под рукой хватало. — Ничего больше не надо. Ни кто ты. Ни где ты живешь. Ничего не надо. Без мучений, сука, скажи: за что и кто заказал?

Только этот самый Михасенко гордым, паскуда, оказался. Плюнул Захару в морду — к счастью, не попал. В другой раз Захар тут же приказал бы забить ему хавало с з двух сторон гвоздями, а здесь лишь утереться пришлось и кивнуть пацанам:

— Работайте, хлопцы!

Боже ж ты мой, что этому самому Михасенко стерпеть пришлось!

Доктора нанятого два раза к нему приглашали, а убийца только от этого доктора отмахивался окровавленными культями и мычал что-то ненавистное и злое. А потом и вовсе сознание потерял. Но крепок, сука, был — почти двое суток в сознании продержался! И ни слова!

Тут уж и Захар не один раз пожалел, что своим костоломам доверился. Надо было по-хитрому все, по-умному подработать. Сдать, допустим, этого Михасенко ментам, да потом узнать, что он там по камере им ворковать будет. Глядишь, менты его чайком и расслабили бы. А теперь что? Ничего не узнали, и уже не удастся узнать, мяса кусок, только шипящий еще от боли и безумия, — что от такого узнаешь?

Захар посидел в зале цыганского дома, допил водку, полюбовался немного коврами и принял решение:

— Кончайте! Время только зря переводить.

— Прикопать его? — спросил льстиво Сиплый.

— Не надо. Вы его где-нибудь ночью выбросьте. Так, чтоб сразу в глаза бросился. Пусть менты им позанимаются, глядишь, у нас не получилось, а у них выйдет чего.

Он посмотрел на окровавленную трепещущую груду, еще испускающую изредка стоны, и распорядился: