В 1906 году при городском голове П. Н. Дербенёве состоялось посещение г. Иваново-Вознесенска министром внутренних дел[74]. Вопросы были об устройстве водопровода, которые высказал я, и где найти хорошую воду. “Стройте, препятствия не будет, в отчуждении и средствах не будет отказа”. Устраивал я в городской управе обед. Повара и официанты были привезены из Москвы. Обед был роскошный. Конечно, были здравицы.

Потом пришлось нам пострадать, случился пожар. Ситцевая фабрика сгорела и часть ткацкой. Корпуса окраски не пострадали, через 2–3 недели пустили в работу. А ситцевую пришлось строить капитально. Машин часть пострадала, понемногу стали возобновлять, через 5 месяцев пустили. Ситца свого пришлось поработать у Фокина, который пропечатывал, а отделку у себя печатать. Не остановили нашу торговлю. Работали Фокины нашими валами и нашими миткалём.

Фабрика ситцевая была застрахована, премию получили, так что убытки покрыли наполовину. После пожара ситцевую фабрику перестроили, поставили всё хорошо, сушилки сделали несгораемые, барабаны медные новые, плюсовку новую поставили. После пожара стало лучше, и товар работали лучше, но только мало пришлось поработать».

Казалось, что ничто не помешает настроенному развитию дела, но приближалось «красное колесо» революции. Николай Терентьевич записывает: «Проклятые забастовки, война. Всё пошло к разрушению, разорили фабрику, из домов нас выгнали, кто где на квартирах. А некоторые уехали, кто в Москву, Петроград, а кто заграницу. Иваново стало пустым. Последние некоторые фабрики пустили, половина закрылись.

Фабрику мою заарендовал Политехнический институт. Сегодня 12 декабря мне пришлось видеть, везут кирпич со двора фабрики. Смотрю, красоварку разобрали и кирпич куда-то возят. Вот думаю, хороши арендаторы, и корпуса все могут разобрать. Печатные машины тоже перевезены на разные фабрики: граверную, 5 пантографов. Валов медных до 3000 пудов, всё перевезено. Красоварки, котлы тоже взяты. Много осталось разных красок анилиновых, кирзы новые и лапин новый и старый. Всё подобрали и увезли. Не знаю, что с дизелями, хотели их разобрать и перевезти.

В ткацкой было 386 станков. Шлихтовальная машина вполне новая и западной меди, барабаны 7 футов, полный комплект сушил, 20 барабанов медных. Новая мыловка, медные валы, плиты сушильные. Лестницы чугунные в ситцевой и ткацкой, и много всего, что в переписи есть. В слесарной самоточек одна новая заграничная и одна своей сборки. Много приводных валов к ткацким станкам. Всё вывезено, остались стены голые.

Две партии сушильных барабанов медных до 50 пудов. Голандр 3 простых, лощилки и один голандр серебристый перевезены на фабрику Витовых, а также электрический мотор, новый, ещё не работавший, нефтяной бак на 5000 пудов.

Земля под Заваркой и корпуса захвачены фабрикой Н. Г. С., которой, думаю, будет до 300 сажен кв., и каменные корпуса, и 3 паровых котла, которые оставались. Земли приобретены были у Бакулина и Мельникова Апфа Герасимовича.

Все Акты (на собственность), думаю, были захвачены новым Правительством, и у меня не осталось ничего, ни на земли в городе, ни на лесные дачи.

А было. За Тейковым – лесу подростку и хорошего строевого – 300 десятин, лугов и полей – 200 десятин, под дорогой 50 десятин и ещё 6 десятин. На 35 000 руб. 2-я дача и дом куплен у Генералова Л. В. на Валдае озере. Всего до 100 десятин – 25 000 руб. 3-я у Белкрин – 5000 руб. Нижний Новгород – 5000 руб.

Дома. Новый каменный стоил 100 000 рублей. Надворные постройки – 50 000 рублей. Старый, каменный низ, верх дерев. – 25 000 рублей. Новый ткацкий корпус – 50 000 рублей. Старый ткацкий корпус – 25 000 рублей. На ситцевой фабрике 2 дизеля – 75 000 рублей, 3 котла паровых – 20 000 рублей, 1 дизель английский – 15 000 рублей, 3 котла – 10 000 рублей. В бумагах – 500 000 рублей. Всего на миллион рублей. Пропало в банках 500 000 руб.».

Пятого сентября 1918 года Николай Терентьевич, проживавший на ул. Напалковской в доме зятя В. К. Напалкова (его собственный недавно построенный дом был уже реквизирован), был арестован «как заложник буржуазии». На следующий день «был вытребован» его сын Алексей Николаевич Щапов, кассир правления фабрики, у которого было потребовано сдать кассу. Им было сдано 253 513 руб. 69 коп.

Николай Терентьевич с двумя сыновьями – Алексеем и Геннадием – находились под арестом с 5 сентября по 3 ноября 1918 года. Сумма, изъятая из фабричной кассы членом ЧК Балашовым (в т. ч. 1295 руб. личных денег Н. Т. Щапова, которые позднее ему были возвращены), поступила в распоряжение фабричного комитета. Таким образом, Николай Терентьевич был фактически отстранён от управления фабрикой. Его обращения в фабричный комитет «с просьбой допустить» до заведования делом не получили благоприятного ответа. Николай Терентьевич продолжал бывать на фабрике, не имея права давать каких-либо распоряжений. Фабричный комитет распался (не забыв взять деньги), и фабрике грозило остаться без присмотра и охраны. По постановлению Центротекстиля фабрика подлежала остановке. В связи с этим Николай Терентьевич 9 января 1919 года обратился в Центротекстиль.

В его заявлении, в частности, говорилось: «…Оставлять фабрику и в случае остановки без всякого надзора не следует и необходимо прийти Правлению на помощь в деле восстановления его полномочий. Должен указать, что фабрика была поставлена мною, как основателем Товарищества, на правильном основании, дело развивалось благодаря и моей заботливости. Товарищество было основано в 1914 г., причём я вложил кроме основного капитала ещё личных средств 200 000 рублей, какая сумма личного счёта на Пасху 1918 года равнялась уже 399 411 руб. 79 коп. Задолженности у фабрики не было, и вообще дело поставлено было тщательно. Если предстоит остановка фабрики, то только потому, что наступил общий кризис промышленности, в котором я неповинен.

У меня большая семья в 10 человек, я теперь крайне нуждаюсь в средствах, а между тем, уже с Пасхи я ничего не получаю. Моя просьба сводится к тому, чтобы Центротекстиль нашёл возможность посодействовать моему участию в надзоре за фабрикой – даже в случае ея остановки, как лицу, положившему всю жизнь на ея развитие, а также и в том, чтобы мне было разрешено взять на содержание себе и семье из моего личного счёта определённую Центротекстилем сумму, например, периодическими платежами, и чтобы мне выплачивалось жалованье, как директору правления. Что и до сих пор ещё имеет место на всех других фабриках нашего района, в которых нет правительственных правлений.

Правление нашего Товарищества состоит кроме меня ещё из жены моей Софьи Михайловны, которая также с Пасхи не получает жалованья, и из сына Дмитрия Николаевича, заведующего московским амбаром товарищества, в настоящее время мобилизованного. Главным учредителем Товарищества являюсь я, и думается, мне должно бы и в тяжёлое для фабрики время ея остановки быть при ней, как лицу, всего больше для нея поработавшему и всецело с ней связанному всей предыдущей работой и жизнью».

С просьбой о выплате жалованья за время: с Пасхи 1917 года по Пасху 1918 года Николай Терентьевич 1 февраля 1919 года обращался в Иваново-Вознесенский губернский Совет народного хозяйства. Он писал: