Она была раздражительна. И начинала вдруг командовать. Но при этом всегда веселая. Ее было легко разозлить, и она почти всегда сердилась на Бесс, а также бесилась из-за близняшек — но затем всегда сожалела об этом, мучаясь из-за собственного острого язычка. Девушка любила свою семью, всех ее членов, читала малышне книги, или помогала приготовить мороженое, или дарила симпатичные ракушки, найденные на пляже.

Больше она не сможет сожалеть и исправлять ошибки.

Миррен не хотела походить на мать. Она не была принцессой, нет. Исследователем, бизнес-леди, добрым самаритянином, мороженщиком — кем-то другим.

Кем-то, кем она никогда не станет… из-за меня.

Миррен, я даже не могу попросить прощения. Даже в «Эрудите» нет слова, способного описать, насколько мне стыдно.

И Гат, мой Гат.

Он никогда не пойдет в колледж. Ему всегда нужна была пища для ума, он постоянно переворачивал вещи с ног на голову в поисках не столько ответов, сколько понимания. Он никогда не удовлетворит свое любопытство, никогда не закончит список самых лучших романов, никогда не станет великим, хотя мог бы.

Гат хотел остановить зло. Хотел выразить свою ярость. Он жил по-настоящему, мой храбрый Гат. Парень не затыкался, когда этого хотели окружающие, он заставлял прислушаться к себе… а затем слушал их. Он отказывался принимать вещи не всерьез, но всегда был смешлив.

Ох, он так часто смешил меня. И заставлял задуматься, даже когда мне не хотелось, даже когда мне было лень обращать внимание.

Гат позволял мне истекать, истекать, истекать на него кровью. И никогда не возражал. Он хотел знать, почему это со мной происходило. Он гадал, что можно сделать, чтобы залечить мои раны.

Он никогда больше не поест шоколада.

Я любила его. Любила. Как могла. Но он был прав. Я не знала его. И уже никогда не увижу его дом, не попробую стряпню его мамы, не встречу его друзей по школе. Никогда не увижу покрывала на его кровати или постеров на стене. Я никогда не побываю в кафе, где он ел на завтрак сэндвичи с яйцом, или в том месте, где он оставлял велосипед.

Я даже не знаю, заказывал ли он сэндвичи с яйцом и вешал ли на стены постеры. Не знаю, был ли у него велосипед и покрывало. Я лишь воображаю все это, потому что никогда не ходила с ним к нему домой, никогда не окуналась в его жизнь, никогда не знала, каким человеком был Гат вне Бичвуда.

Должно быть, сейчас его комната пуста. Он мертв уже два года.

Мы могли бы…

Мы могли бы…

Я потеряла тебя, Гат, потому что отчаянно, отчаянно влюбилась.

Я думаю о том, как горели мои Лжецы, об их последних минутах, как они вдыхали дым, как сгорала их кожа. Как больно это было!..

Волосы Миррен в огне. Тело Джонни на полу. Руки Гата, его обгорелые пальцы, его сморщенные от огня руки.

На тыльной стороне его ладоней написаны слова. На левой: «Гат». На правой: «Каденс».