— Да, да, — привычно киваю я.
За сегодняшнее утро я уже привыкла постоянно кивать, выслушивая бесполезные соболезнования.
— И ты, бедолажка, за ним сама ныряла! Все произошло прямо у тебя на глазах!
— Да, да…
Ингрид вытирает пот рукой и снимает свои очки. У нее они старомодные, квадратные, мужские, как она пояснила мне когда-то, оставшиеся еще от мужа. На миг сквозь застилающую мир мрачную пелену я вижу яркую голубизну ее глаз, но, сощурившись от солнца, она опять водружает очки на нос.
— Может быть, и ты с нами поедешь? Зачем тебе оставаться? — предлагает она. — Такси подождет…
— Спасибо, — отказываюсь я. — У меня еще остались тут небольшие дела.
Ингрид понимающе кивает.
— Конечно. Но… хоронить-то, выходит, некого? Тру… Я хотела сказать, тело не нашли?
За меня отвечает Лучано:
— Еще есть надежда, что его вынесет со временем на берег. Если, конечно, крабы его не… Иначе ей даже не получить справку о смерти. А это всегда неудобно в практических вопросах, ну… когда кто-то считается не умершим, а пропавшим.
— О да, разумеется! — соглашается шведка.
Все испытывают неловкость от моего присутствия. Я, словно заразу, занесла горе в наш маленький райский уголок, и теперь на мне лежит вина за испорченный день. Или дни. Два? Три? Сколько люди хранят память о чужой смерти? Тема эта современным человечеством традиционно обходится стороной как неприятная, досадная, даже раздражающая из-за того, что невольно служит напоминанием о том, чего каждому из нас не избежать.
— Я тоже скоро уеду, — говорю я, чувствуя потребность оправдаться. — Пробуду здесь не дольше недели, возможно, меньше. Мне пора в Москву. Работу искать надо. Много дел.
— Ню-ню. Идиотам закон не писан, — еле слышно комментирует Жанна, не оборачиваясь.
Мы молча наблюдаем, как лодка утыкается днищем в песок и замирает, покачиваясь от ударов небольших волн.
Старушка прижимается ко мне и три раза целует меня щекой в щеку. Жанна бросает на меня короткий, но задуманный как «выразительный» взгляд и не целует. Вообще не подходит, просто бурчит сквозь зубы: «Счастливо оставаться». Выскочивший из лодки таксист уже выбросил на берег привезенные для Лучано продукты и начинает перекидывать через борт чемоданы уезжающих. Жанна и Ингрид снимают обувь и заходят по щиколотку в воду. Арно заворачивает штанины повыше и, тоже подойдя, подает старушке руку, помогая ей забраться внутрь шаткого суденышка.
— А то, может, все-таки поедешь с нами? — еще раз с надеждой спрашивает меня Ингрид, устроившись на доске, служащей сиденьем, и на всякий случай крепко вцепившись обеими руками в борта.
— Нет. Спасибо. Через несколько дней.
— Ну смотри. А то скоро полнолуние. — Шведка опасливо косится на голубое небо. — На полнолуние вечно все не слава Богу. В смысле, и так-то все уже нехорошо… А к полнолунию и того бывает хуже.