— Говорит, что… да, — наконец-то проиграло его упрямство мне — сдался Федька, вынужденно ответив.

— Ну… Вероника — не глупая девушка, — веду отважно дальше я. Шаги по ранее заданному маршруту. Последовал и Федор за мной. — Раз любит, значит, за что-то? — продолжила я. — Верно? Или, по-твоему, она мазохисткой стала? — криво усмехаюсь, глупо язвя.

Хмыкнул. Вперил на мгновение в меня пристальный, отчасти удивленный, взгляд Рогожин. Молчит, выжидая, комкая какие-то свои тяжелые, колкие мысли.

— Вот и не решай за нее. Вон, за меня уже нарешали, — метнула я в сторону (своего прошлого) головой. — И что? Я была счастлива? Да, я была в тепле, но как птица в клетке. Каждый день по расписанию — еда, вода, прогулки. Были обязанности и возможности отдыха. Было всё — да только жизни не было. Федь, ты даже не представляешь… что мне пришлось пройти… морально пройти за эти годы. Я жить не хотела, — отвела в сторону взор, сгорая от стыда. — И, если бы не Федька, если бы не ребенок… точно бы тебя не дождалась.

— Вань, — поспешно потянулся ко мне, заставил замереть на месте.

Коснулся щеки — отдернулась.

Глаза в глаза:

— Без любви… — рычу, режу дальше, уже сквозь слезы, — это не жизнь. А если у нее есть чувства… Даже если он, я не знаю, — замотала головой, — исчадье ада для всей планеты, разочарование для всех его и ее знакомых, близких. Это же Ника — и, если она его полюбила, по-настоящему полюбила, значит было за что. Значит… на самом деле он другой. — Многозначительный, требовательный, пронзающий мой взгляд.

Сцепились мнения.

— Ты сейчас опять на меня намекаешь, да? — криво усмехнулся с опаской.

— Нет, — резво. — Я говорю о том, что сердце знает… кого и за что выбирает. И не нам, нелепым, глухонемым зрителям, его осуждать. Не нам за них решать. Лично я рада за Нику. Рада, что, как и я, она нашла себя. Хоть на сколько времени — но она будет свободна и счастлива. Как я с тобой, Федь. Не суди строго. Ты тоже не для всех мил. А мой отец, так он… Он вообще, как и моя мать, спал и видел рядом со мной доброго, заботливого магната. Вот только мне этого не надо было. Мне нужен был лишь ты. Ни достаток, ни должность, ни положение в обществе. Лишь ты. Так и с Никой — позволь ей самой выбирать, даже если ошибается. Это ее жизнь — и ей решать. Ибо под чужую дудку… сил долго не хватит плясать: марионетка сломается.

— А о нас? Что она говорит о нас? Что думает? — криво улыбаюсь, все еще не имея сил попрощаться, оторваться от своего Рогожина. Замерли у калитки.

— Она не знает… ничего, — отвел смущенно взор в сторону.

— Почему? — округлила очи я.

Сердце в волнении, в странных предчувствиях, страхах сжалось.

— Ну… — скривился. Забегал взгляд по окрестности. — Почему… — Шумный вздох. — Поначалу… всё это было неправильно. Запретно. Постыдно… что я облажался, предал. Не выполнил все свои обещания, обязательства перед Инной. А потом… — запнулся, подбирая слова, давя эмоции. — Потом… и вовсе всё стало каким-то безумно личным, что ли. Сокровенным. Ценным. — На мгновение взгляд мне в глаза, но тотчас увел его в сторону, давясь неловкостью. — То, что в глубине души. В сердце. Вот не хотелось никому ничего такого рассказывать. Да и… чем меньше знают, тем крепче все мы спим, — нервически рассмеялся. И снова на короткий миг встретились наши взоры. — Дело не в самой Нике. Нет. Она офигенный друг, отличная сестра. Но… Вообще, просто не хотел, чтоб кто-то знал. Это мое дело — и… касается лишь нас двоих. С тобой. Нет, — вдруг резво перебил сам свои мысли. И вновь пристыженный, нервический смех. — Я, конечно, скажу ей. Сейчас всё устаканится у нас. Разберемся, с квартирой, с Малым. — Взгляд мне в глаза. — Подашь на развод — и скажу. Я тебя не стесняюсь, или еще чего. Не подумай. Нет! Я тебя очень люблю, — уверенно, в подтверждение закивав головой. — Очень люблю. Ты для меня — всё. Но… всему свое время. Я не люблю трепаться о… — поморщился от волнения, — о том… о самом важном. Оно мое — и… я его берегу, как могу. Позже узнают, а пока — пока всем так проще будет. Чем начнется сейчас: а что, а где, а как давно? «Ух, ты», «ах, ты»… Бесит меня это. Из личного вдруг всё перерастает (пусть и невольно, не со зла или еще чего), но в цирк. Не хочу всего этого. Хочу, чтоб было, как есть. А узнают — в свое время все всё узнают, но уже у нас почва будет под ногами, а не так — временный настил.

— А родители?

— Что с ними? — нахмурился.

— Ты им скажешь?

Скривился, прожевав эмоции. Отвел вщгляд в сторону.