Рист беззаботно улыбнулся и пристроил на колени отложенную книгу:
– Господин Лабус прав, как всегда. Только мне много не надо, а рыбку и на дворцовой кухне всегда можно отведать. А как её Гулида готовит! – Парень причмокнул языком и мечтательно закатил глаза.
Лекарь решил не отступать и всё же получить ответ на волнующий его вопрос:
– Гулида – мастерица ещё та, но и ты неплох… Значит, работу менять не желаешь?
Парень вздохнул, грубо вырванный из приятных воспоминаний, и, удобнее устраиваясь на стуле, хмыкнул:
– Да зачем? Книгочей мной доволен, да и посетители не замучили пока. Подумаешь, раз пять-шесть за день вверх-вниз по лестнице слетаю. А иногда и того нет – наш народец лучше на кулачные бои пойдёт, чем будет читать. – Рист презрительно ухмыльнулся. – Правда, некоторые сами по полкам книжки ищут, им моя помощь и вовсе ни к чему.
Лабус перестал дышать, чтобы не пропустить главное. Но парень замолчал и снова уткнулся в книжку. Лекарь осторожно выдохнул и, стараясь не показывать своей заинтересованности, весело произнёс:
– Ой, да брось ты врать! Это кто ж из наших толстопузых министров сам рискнёт забраться по такой хлипкой лестнице?
Рист поднял голову и мечтательно протянул:
– Да какие министры, господин лекарь! Есть тут одна прелестная птичка, которая легко вспархивает на самую верхнюю ступеньку! Она осмотрела уже все полки и с каждой что-то брала почитать.
– Кто?! – Внезапно охрипший голос Лабуса прозвучал так напряжённо, что парень с удивлением уставился в застывшее лицо лекаря.
– Госпожа Лея, конечно.
Дарт Засоня
Ранним утром телохранители Зверя вместе с Мордой и Жилой загрузили пленников в повозку и отвезли на другой конец города, где чуть в стороне от главных улиц была огорожена большая площадка с устроенными на ней скамьями и навесами. Рынок, где продавались лошади, овцы, коровы и масса другой, более мелкой живности.
Часть площадки отделял глухой высокий забор, за которым торговали скотиной несколько иного рода. У ворот стояли четыре дюжих охранника, пропускавшие внутрь только богатых господ, отваливающих за вход звонкий лит, который прямиком отправлялся в казну лангракса Солонии.
Обычно этот закуток пустовал, торги здесь устраивали не чаще шести раз в год, и сегодня как раз был один из таких редких дней. На поставленных вдоль всех стен загона скамьях понуро сидели десятка три несчастных, неизвестно где и как попавших в руки разбойников и привезённых в Ундарак на продажу.
Никита огляделся. В правом от входа углу выделялась группа из четырёх крепких молодых мужчин откровенно бандитского вида. На их ногах гремели цепи, продетые сквозь вбитые в стены железные кольца. Чуть ближе сидели две женщины, скорее всего мать и дочь. Старшей было под пятьдесят, и время уже оставило на её лице свои недобрые следы. Дочка выглядела ненамного лучше. Они кутались в драные шерстяные жилеты и молчали, с полным безразличием ожидая своей участи.
В другом углу расположилась весьма разношёрстная компания. Две девочки-подростка с конопушками на круглых лицах и с полными слёз глазами жались друг к другу рядом с парнишкой лет тринадцати, исподлобья наблюдавшим за прогуливающимся рядом толстым безбородым мужиком в серой потёртой шубейке и высокой шапке из бараньей шкуры.
С другой стороны от девчонок на широкой скамье устроились два мужика в неопределённого цвета стёганых штанах и таких же куртках. У более молодого и высокого на скуле отцветал синяк, а правая рука, обмотанная платком, висела на перевязи. Ещё дальше, закрыв лицо руками, плакала молодая женщина в поношенной, некогда богатой одежде. Её сосед, старый худой мужчина с коротко подстриженной седой бородой, что-то тихо говорил, наклонившись к самому уху женщины, но слова утешения помогали мало.
Ещё один угол загона заняло, по всей видимости, целое семейство: два крепких мужика среднего возраста держались уверенно, ободряюще поглядывая на трёх хлюпающих носами женщин и двух подростков чуть старше Никиты. Две маленькие девочки лет по шесть-семь жались к матерям и, выпучив круглые тёмные глаза, с любопытством разглядывали всё вокруг.