1

В конце августа Сосновские вернулись с дачи в город. Юрию необходимо было раздобыть еще чертежную доску, купить готовальню, логарифмическую линейку, а Леночке и Соне — «Школу игры на фортепиано», «Сольфеджио».

В квартире, где все лето господствовал скучный, нежилой порядок, сердито загудел пылесос. Довольная, что муж с утра до вечера на заводе, Вера с домработницей взялись мыть окна, снимать с мебели чехлы, вешать занавески, натирать паркет, расстилать ковры, расставлять безделушки на прежние места. Вконец уморившись за день, Вера, однако, снова и снова с тряпкой в руках обходила комнаты, в каждой садилась где-нибудь, придирчиво осматривая все еще раз, и обязательно что-нибудь находила: неровно повешенную картину, плохо протертое стекло, нитку на ковре.

Первого сентября, когда все еще спали, она тихо собралась и поехала на рынок. Цветов было так много, что их продавали и перед входом. Белые, пунцовые, голубые, они пестрели всюду: колыхались в руках у торговок, которые нарочно, чтобы цветы выглядели свежее, встряхивали их, стояли на земле в ведрах с водой, в больших корзинах.

У одной морщинистой бабуси Вера выбрала два одинаковых букета дочерям и, поторговавшись, заплатила деньги. Приняла за хорошее предзнаменование, что старушка поплевала на деньги и, будто поливая с руки водой, покропила над оставшимися цветами: Вера была первой покупательницей.

Леночке с Соней идти в музыкальную школу нужно было позже, чем Юрию в институт, и, вернувшись домой, все внимание Вера отдала сыну.

Юрия тяготили и хлопоты матери и ее чрезмерное внимание. Он хмурился, с досадой отмахивался от сестер, прыгавших, как вокруг именинника, и пристававших с глупыми вопросами. В новых синеньких платьицах с кружевными воротничками и манжетами, с большими белыми бантами на головах, они были схожи с нарядными куклами. И, завтракая, Юрий хотел лишь одного — как можно скорее вырваться из дому. Но, как на грех, явилась Кашина — ей почему-то срочно понадобилось разменять деньги — и завела с ним длинный пустой разговор, внимательно и придирчиво оглядывая с ног до головы.

С облегчением Юрий наконец взял чемоданчик с учебниками, хлопнул дверью и, хотя зная, что мать следит за ним из окна, не оглядываясь, заторопился к трамвайной остановке.

Чувство свободы и прилива сил распирало Юрия. Школа, диктанты, классные руководители, надоедливый, как манная каша, дневник — всё осталось за плечами. Впереди были институт, лекции, студенческая независимость. Теперь он займет иное место даже в семье. Бессмысленной станет мелочная опека матери, отчим не отважится уже, как мальчишке, делать замечания. Он студент и сам себе хозяин! Как это великолепно!

Трамвай миновал чистый, без подлеска, бор, городок тракторного завода, где на площади и улицах росли еще сосны с бронзовыми, по-лесному стройными стволами. В одном месте между ними была даже натянута веревка и, как на даче, сушилось белье. Трамвай взошел на мост через железную дорогу, Выбрасывая клубы пара, под мост как раз нырнул паровоз и с грохотом, лязгом, будто в бездну, потащил за собой длиннющий состав. Справа и слева от моста поднялись молочно-сиреневые облака. Они росли, клубились, а вместе с ними вверх летела и душа Юрия.

На Долгобродской улице вспомнился отец: проект застройки улицы принадлежал ему. Громады заводских корпусов, дома в лесах как бы были отцовские. Однако до этого Юрий не питал к нему ничего, кроме вражды, хотя иногда и чувствовал, что недостает его мужской поддержки. «Бросил меня, маму, так какой же ты отец! На кой ты мне тогда сдался!» — рассуждал он и клялся, как бы ни довелось тяжело, не иметь с ним ничего общего и не встречаться.

Но и воспоминание об отце не вызвало привычного раздражения. Юрий снисходительно усмехнулся и вновь стал думать об институте, о том, что ждет его, И выходило, жить теперь можно без особых тревог, житье приготовило тебе много заманчивых подарков, а сам ты — ого! — способен на такое, в сравнении о чем поблекнут и проекты отца, и работа отчима.

«Они еще удивятся мне!» — пообещал неизвестно кому Юрий, заранее пробираясь к выходу.

В воротах института его догнал Севка Кашин и, как взрослый, крепко пожал руку.

— Алё! — ломким баском приветствовал он, насмешливо щурясь,— Ну, как оно?

Юрий обрадовался. Обняв Кашина за плечи и прижимая к себе, пошел в ногу. По-заговорщицки, но с взволнованной торжественностью зашептал, подделываясь под его тон;

— Теперь, Сева, всё на большой пойдет. Школьные трусики и распашонки к черту, хватит! Девчатам — никакого спуску!