И снова отворачивается. Больше я ничего не вижу за каменной спиной Фёдора. Он бесцеремонно втаскивает меня в дом, ведёт на второй этаж и заталкивает в мою комнату.

— Посидите пока, Алина Адреевна. Я в коридоре побуду.

Дверь за ним с грохотом захлопывается.

Я стою посередине своей спальни, пытаясь найти в себе силы дышать, осознать произошедшее. Только пять минут назад мы просто целовались в машине. Надо было раньше всё сказать! Подгадать момент, подготовить…Надо было! Кидаюсь к окну, уже зная, что это бесполезно. Окна моей спальни выходят на противоположную сторону двора. Но может хоть услышу что.

Тихо.

Звук отъезжающих машин. Это Ника? Он его просто отпустил? Кусаю ногти в попытке додумать происходящее. Если отпустил, почему уехала не одна машина. Я точно уверена, что не одна. Ну а что он ему сделает? Ещё раз ударит? Скажет больше не подходить ко мне? Что ещё? Это всё можно пережить. Можно.

Дверь приоткрывается, и в проёме всплывает каменное лицо Фёдора.

— Алина Андреевна, может вам воды? — басит он.

Я вытираю слёзы, струящиеся по щекам, которые до этого даже не замечала, и согласно киваю. Да, надо успокоиться и дождаться папу. Он сейчас полютует и остынет. Придет и расскажет. Ничего совсем уж жуткого не может произойти. Навернув несколько кругов по комнате, я падаю на свою кровать и сворачиваюсь на ней калачиком, обняв старую мягкую игрушку. Ну я знала. Знала же, что так будет. Подождав полчаса, набираю Никите, но его номер недоступен. Ещё и ещё раз. Чёрт. Кладу телефон рядом с собой в ожидании смс, что он снова в сети. И сама не замечаю, как погружаюсь в рваный болезненный сон.

Из забытья меня вытаскивает включенный свет, режущий глаза сквозь сомкнутые веки. Я с трудом отрываю чугунную голову от подушки и встречаюсь взглядом с отцом.

Он молча смотрит на меня пару секунд с таким видом, будто впервые видит. И то, что видит, ему до жути не нравится. А потом подталкивает ко мне два листка и ручку.

— Переписывай, — цедит сквозь зубы.

— Что это? — я, пошатываясь, иду к столу. Слабость придавливает к полу, мешая переставлять ноги. И пасмурный взгляд отца, сверлящий меня, сил не прибавляет.

Папа молча кивает на листки, предлагая ознакомиться самой. Я послушно сажусь за стол. Хочется спросить, что с Никитой, но я прикусываю язык, понимая, что ответ скорее всего сейчас лежит прямо передо мной.

Я читаю. Читаю и чувствую, что воздуха начинает катастрофически не хватать. Глаза застилает плотной пеленой, буквы расплываются, отказываясь выстраиваться в слова. Что за дурдом? Это бред. Бред!

— Паап, — я взвизгиваю и отбрасываю ручку, — это что? Какое заявление??? Я не писала ничего!

— Переписывай, — повторяет отец.

— Не буду!

Он только плечами пожимает.

— Ну как хочешь. Пусть сидит. Сколько там? Лет пять при лучшем раскладе…