— Да, помню я и Петю, и Машу. Эх, дочка, а история-то непростая. Вот узнаешь всю правду, как её девочке рассказывать будешь? Не поймёт она. Да и кому всё это теперь нужно? Пусть старое останется в прошлом.
Вспомнив слухи о Маше, которые упоминала старшая сестра Петра, я догадалась, о чём говорила баба Люба, и ответила:
— Я понимаю, что всё непросто. Но мне кажется, правду всё равно надо знать. А что и как девочке рассказать, чтобы она только хорошее о своей семье помнила, я соображу.
— Ну смотри, дело твоё. Я скажу, мне несложно. Давно хотелось об этом с кем-нибудь поговорить, только не с деревенскими. Правда старых деревенских, с того времени, уже и нет вовсе. Кто умер, кто уехал к детям. А вот новые понаехали. Да с ними что толку говорить, им это неинтересно. А я хорошо всё помню, старший сын ведь мой, Васька, погиб тогда, я думаю, из-за этого. Да, двадцать лет прошло, недавно я на кладбище к нему ходила. Ну, слушай. Пётр всегда был мужиком жёстким, молчуном и себе на уме. Когда он жену свою привёз из соседнего села, мы все удивлялись, как же она за него пошла. Скорее всего, её и не спросили вовсе, выдали за него и всё. Маша была очень тихая, скромная, никому худого слова не сказала. А Пётр мог любого обругать, если ему не по нраву что. Видела я, не было у них в семье счастья. Говорили, что он Машу поколачивал, но врать не буду, не знаю. С синяками она не ходила, но в глазах всегда был страх. И о себе она ничего не рассказывала, они вообще жили обособленно. Пётр в дом никого не пускал, и сам по гостям не ходил. Родственники — и те к ним не приезжали. Дочка у них родилась, но лучше жить они не стали. А потом мой старшой сюда приехал. Заметила я, как он на Машу смотрит, говорила ему: "Уймись, даже не думай". Да кто меня слушать-то будет. Так и не знаю, было ли у них что или нет, сын со мной не откровенничал. А последний год, перед смертью, Машу мало кто видел, она всё время дома сидела. Пётр говорил, что болеет она, только люди другое рассказывали. Слышала я и такое, что не болезнь это, а беременная она была. Я ещё когда в первый раз услышала, испугалась, не Васька ли мой в том виноват, но он молчал. Ну а потом утонули они оба. Как и что там было, никто точно не знал. А через месяц и мой сынок погиб. Шибко он переживал после смерти Маши, запил, вот по этому делу и утоп в той же самой речке.
Она говорила ещё долго, рассказывала подробности, вспоминая давние события. Мы прерывались и пили чай, тогда и пригодилось моё угощение, потом продолжали разговор. Я попросила показать, где находится дом Петра и Маши. Моя собеседница объяснила, сказав, что он давно стоит заколоченный. А ещё я хотела узнать, не осталось ли у неё старых фотографий родителей Ольги. Женщина ответила, что в вещах сына видела какие-то снимки и, после моих долгих уговоров пообещала завтра их поискать.
Уже стемнело, надо было где-то устраиваться на ночлег. На следующий день я собиралась осмотреть место аварии и найти дом Ольги. Баба Люба сама предложила мне остаться у неё, и я с радостью согласилась. Мне ещё нужно было выяснить что-нибудь об автокатастрофе, но тут она ничем не помогла. В деревне, конечно, об этом говорили. Слухов ходило много, я их все выслушала, но ничего интересного не усмотрела.
Поздно вечером, когда я уже укладывалась спать, позвонил Максим, хотел узнать, как у меня дела. Мне было очень стыдно. Я покраснела и, кусая губы, постаралась так построить разговор, чтобы прямо не врать, но и ничего ему не рассказывать. Я понимала, если он узнает правду, эти уловки всё равно меня не спасут. И долго вздыхала, обещая себе больше его не обманывать. Тогда я ещё не знала, что очень скоро расплачусь за свой обман сполна.
Глава 31
Утром баба Люба накормила меня деревенским завтраком. А потом я поехала на место аварии, легко найдя его благодаря её довольно точным указаниям. Вышла из машины и огляделась. Дорога здесь делала резкий поворот налево, а глубокий овраг справа почти вплотную примыкал к обочине. Да, место опасное, а зимой, в гололёд, тем более.
Я спустилась вниз. Весь овраг зарос высокой травой, посередине, в окружении выжженной травы, росло толстое, покорёженное дерево с почерневшим стволом. Постояв несколько минут, я поднялась и уехала. Ничего мне этот осмотр не дал. Катастрофа здесь вполне могла случиться по естественным причинам. А если бы кто-то захотел ей помочь, то лучше места нельзя было придумать.
Печально вздыхая, я отправилась искать дом. Как мне объяснила баба Люба, он находился недалеко от реки, на крутом берегу, рядом с новыми постройками "понаехавших". Эта часть деревни выглядела совсем заброшенной. Неасфальтированная дорога была в сплошных выбоинах, завалившиеся заборы и дома с провалами окон пугали. Не зря баба Люба удивлялась, что кто-то построил здесь новый дом. Я увидела его. Он стоял ближе к главной улице, на которой всё же был плохонький асфальт. Действительно, мрачная атмосфера распространялась и на него, он тоже казался нежилым. А за этим домом, ближе к реке, находился тот, который был мне нужен.
Я оставила машину там, где присутствовала хоть какая-то дорога, и дальше пошла пешком. Подойдя вплотную к невысокому облупившемуся забору, заглянула во двор. Ольгин дом выглядел так, как будто был готов развалиться в любой момент. Я не очень хорошо разбиралась в качестве построек, но здесь не нужно было быть профессионалом.
Да, наследство Лене досталось не ахти, вряд ли эту развалюху можно будет восстановить. Видимо, поэтому Ольга и не вкладывала деньги в ремонт. Вокруг всё заросло бурьяном. Я с трудом перешагнула через валяющуюся на земле калитку и, раздвигая траву, двинулась к дому. Окна были закрыты ставнями, заколоченными крест-накрест досками. Крыльцо внушало мне опасения, но я всё же поднялась на него и подёргала дверь — она была заперта.
Обойдя строение несколько раз по кругу, я осматривала окна. В брошенные дома часто забираются бомжи, может, они проделали лазейку? Действительно, со стороны реки одна из ставень была оторвана, и стекло разбито. Я немного поразмышляла, подставила под ноги сваленные рядом доски, забралась на них и осторожно пролезла в окно.
В первой комнате было светло из-за оторванной ставни, а в остальных царила темнота, но у меня с собой был фонарик. Сильно пахло затхлостью и заброшенным жилищем, не помогало даже выбитое окно. Я прошлась по всем помещениям, распахнула дверь в подвал. Оттуда дохнуло холодом, и я быстро его закрыла.
В доме нечего было смотреть — просто очень старые вещи, оставшиеся от довольно скромного когда-то быта. Проверив шкафы и полки в поисках фотографий, я махнула рукой. Лена же рассказывала, что её мама не раз безрезультатно перерывала дом. Странно это, куда же они делись?
В комнате с покосившейся кроватью я увидела большой сундук и с трудом его открыла. В нём была пропахшая нафталином женская одежда, сверху лежал выгоревший цветной платок. Закрыв сундук, я вернулась к разбитому окну и выбралась наружу. Подошла к тому месту, где оставалась машина, обернулась и осмотрелась.
А, так новый дом всё же обитаем! Я разглядела, как на окне дрогнула занавеска, и вспомнила, что деревенские обычно очень любопытны. Они, наверное, уже меня заметили и теперь гадают, что я здесь забыла. Действительно, что я надеялась найти? Я и сама этого не знала и, вздохнув, поехала к месту своего ночлега.
***
Время уже подошло к полудню. Я собиралась попрощаться с бабой Любой и вернуться к родителям на дачу. Женщина чистила картошку и пригласила меня пообедать, я согласилась и помогла ей готовить. Всё это время она как-то странно на меня поглядывала. Я не могла понять, что случилось. Может быть, она всё же засомневалась в моём рассказе? Но почему сейчас, а не вчера?