— В смысле? Учусь в институте.

— В институте — это хорошо. А здесь ты что делала? — он пододвинул ко мне фотографию. Я взглянула — так и есть, обшарпанный дом, и я открываю дверь в подъезд Галины. Они действительно до сих пор за ней следили. Ладно, скажу правду:

— Я приходила поговорить об отравлении Лены.

— Вот как. А чего ждала два месяца?

— Раньше и без меня охотников хватало.

— А сейчас что изменилось?

— Ну вы ведь так ничего и не нашли, — ответила я полувопросом.

— А ты что же, сама что-то ищешь? Не скажешь что?

— То же, что и вы.

Он усмехнулся.

— И что она тебе рассказала?

— Ничего. Сказала, что ничего не знает.

Мужчины переглянулись, второй пожал плечами.

— Могла ничего не сказать. Тётка — кремень, просто железобетонная.

Тот, что вёл разговор, побарабанил пальцами по столу, немного поразмышлял и вытащил ещё одну фотографию.

— А что ты на это скажешь?

Я взглянула на снимок и похолодела. Он был сделан издалека. Женщина в халате лежала на асфальте, раскинув руки. Рядом с головой лужа крови, лицо отвёрнуто в сторону, но Галину я узнала. Меня затошнило. Наверное, я побледнела, Максим, который до этой минуты сидел молча и не проявлял к разговору никакого интереса, встал, налил в стакан воды и поставил передо мной.

— Когда это?.. — я не договорила. Вода не слишком помогла, и мне всё ещё приходилось бороться с тошнотой.

— Вчера, через полчаса после твоего ухода.

— Когда я уходила, с ней было всё в порядке, — это, конечно, не совсем правда, ничего в порядке у неё не было, но они говорили не об этом.