Глава 27

Примерно в пять часов утра моя команда начала подвозить на вокзал то, что успели собрать. Начальник станции был недоволен тем, что намечалось, но и повлиять на ситуацию не мог. Хорошо, что побеспокоился о дополнительных отрядах полиции. Само здание вокзала чиновник закрыл, категорично заявив, что не пустит в помещения для уважаемых господ всякое отребье.

Спорить я не стал. Нам, по сути, достаточно провести народ через перрон, выдать каждому немного еды, а дальше на площади перед вокзалом начнем делить переселенцев на группы. Хорошо, что у меня в школе достаточно много народа работает. Зарян организовал наших охранников. Те будут помогать полиции и попутно следить за распределением еды. Столы для раздачи хлеба и горячей каши установили прямо на перроне.

Не забыл я взять и парочку операторов. Молодые ребята из киностудии будут снимать это событие. Потом пошлю отчет государю о том, как мы тут хорошо справляемся с переселенцами. Заработаю себе очередной плюсик имиджа.

Столы накрыли холщовыми скатертями, а караваи хлеба пока поставили в корзинах сверху. Кашу тоже начали готовить. Еще одна полевая кухня осталась на площади. Санёк, умница, вспомнил, что люди могут захотеть пить и с помощью охранников прикатил бочонок с водой. Кружек было немного, но предполагалось, что человек выпьет и передаст посуду следующему.

В целом, мы приготовились к встрече пусть не на отлично, но на твердое «хорошо». Жаль, что не знали точного времени прибытия. К удивлению всего персонала вокзала, поездов со стороны Ростова вообще не было. Шли встречные. Останавливались в Екатеринодаре. Пассажиры с интересом смотрели на столы с караваями. Остановки по понятной причине были сильно сокращены. Как только поезд уезжал, здание вокзала снова запиралось.

Почти до десяти утра простояли в ожидании. Снова и снова я повторял мальчишкам, кого выбрал в помощники, как сопровождать людей, как быстро обслуживать и оказывать помощь. Сразу взять на заметку тех, кому потребуется врач. У профессора Романовского я выпросил одного из учеников. Зарплату предложил достойную, так что свой доктор, специализирующийся на инфекционных заболеваниях, у нас имелся. Такие больные тоже могут находиться в поезде. На всех подозрительных будем крепить белую ленту на рукав. Возле меня крутился Андрюшка Туполев со связкой белых ленточек и буквально засыпал вопросами. Этого ученика я взял на особый контроль, привлекая на различные общественные мероприятия.

— Ребята, следите за детьми, чтобы они куда не надо не сунулись. Начинайте резать хлеб, — давал я последние наставления своим ученикам, когда подали сигнал о приближении состава. — Ростислав, начинай снимать, когда паровоз пройдет семафор, — озвучил я распоряжение оператору.

Мы все замерли в ожидании. Поезд двигался очень медленно. По мере приближения стало видно, что тащат состав два паровоза. Дальше наше недоумение все усиливалось. Сам я подобное видел только в фильмах про гражданскую войну. Состав был не просто полным, а сверхзагруженным. В буквальном смысле «сверх». Огромное число народа сидело на крышах вагонов.

Вагоны медленно двигались вдоль перрона, а на меня накатило беспокойство. И похоже, не только на меня. Встречали прибывающий состав мы в полной тишине. Наконец поезд замер и от него пахнуло жутким смрадом. Мрачная толпа, сидевшая на крыше вагонов, зашевелилась. Кто-то выкрикнул: «Приехали!» Следом раздались возгласы: «Хлеб!» и так далее. Народ еще больше загомонил, и неожиданно сидящие на крыше лавиной хлынули вниз.

Вот тут я отчетливо понял, что сейчас случится. Вокзал наглухо закрыт. Со стороны паровозов на платформе стоит отряд полиции. Прибывших в ту сторону не выпустят. Специально еще деревянные козлы установили. Для переселенцев предусмотрен другой путь — по перрону в хвост поезда и затем на привокзальную площадь. Так было задумано, но мы-то ждали от силы тысячу человек. Приехавших было в несколько раз больше. Мало того, они как-то все сразу и быстро оказались на перроне. Тут еще и неплотно закрытые двери теплушек стали раздвигаться и оттуда тоже начал выбираться народ. Все почему-то завывали и что-то голосили.

— Зарян! Уводи всех наших! — крикнул я, оценив происходящее. — Ростислав, бегом отсюда!

Но оператор бросить кинокамеру не захотел, замешкался. А мужичье уже повалило из вагонов, заполняя не слишком большое пространство перрона.

— Наверх! — заорал я, отыскав для нас приемлемый путь к отступлению. Пробиться к перрону мы уже не могли. Зато успели поставить на один стол другой и по этой импровизированной лестнице забраться на козырек главного входа в вокзал.

За те несколько минут, которые наша команда из десяти человек потратила на эвакуацию, перрон заполнился народом полностью. Ростислав, оценив новое место расположения, продолжил съемку. Всё же сказывается Черновская школа. Афанасий Петрович всем молодым операторам внушает в первую очередь то, что съемку они должны продолжать в любых условиях. Только так получаются самые лучшие фильмы.

Потому Ростислав снимал, а я и несколько учеников, не успевших покинуть перрон, с высоты наблюдали за тем, что происходило.

Для описания увиденного трудно подобрать слова. Позже я узнал, что эти люди трое суток были без воды и еды, потому завидев хлеб на столах, кинулись к источнику пищи. Вообще-то не только хлеб стал причиной давки. В вагонах народу набилось столько, что они могли только стоять. И единственное желание этих людей было покинуть поезд как можно быстрее. Не берусь оценить, сколько их там находилось. Может, четыре сотни, может, пять в каждом вагоне. Плюс те, кто ехал на крышах. И все они разом поспешили оказаться на перроне. А поскольку здание вокзала было заперто, то для такого количества пассажиров свободного пространства оказалось слишком мало. Тут еще еда на столах…

Крестьяне, выбирающиеся из вагонов, особой прытью не отличались. Зато те, кто ехал на крыше, оказались слишком буйные. Я заметил одну рыжую девицу. Она локтями расталкивала крепких мужиков. Вначале лихо спустилась с вагона, да и потом ее рыжая коса мелькала в рядах тех, кто кинулся за едой. Эта угрюмая масса так жадно сверкала глазами, что мне стало не по себе. Теперь я наглядно представлял, как могут выглядеть безжалостные и неуправляемые крестьянские бунты.

Мы, когда забирались на козырек, опрокинули не только стол, но корзины с хлебом. К ним и кинулась толпа. Да с таким остервенением, что просто жуть. В этом шуме я не слышал того, что спрашивают у меня мальчишки. Зато они меня услышали, когда я в очередной раз заорал: — Закрыли глаза! Не смотрите!