Знала бы ты, как рада я…
— Слава Богу, у вас нормальный женский голос. Я хочу сказать… Помните, вчера вы спросили, что он делал с пищевой пленкой? Наматывал ли мне на голову? Я подумала, а вдруг это Вадим пишет…
— Вадим? — переспросила я, сворачивая на трассу.
— Да, так зовут человека, который меня изнасиловал. Ну, по крайней мере, он мне так представился. А я Надя. Это мое настоящее имя, честное слово.
— Я вам верю.
— Правда? Мне очень важно, чтобы вы верили.
— Надя, так он делал это? Обматывал вам голову пленкой?
— Да. А когда я почти задохнулась, проковырял дырку у рта. Я даже надышаться не успела, а он мне снова кислород перекрыл, гад, — всхлипнула она. — А откуда вы про это узнали? Что, бывали уже такие случаи?
— У нас всякое встречается, — соврала я. На самом деле, пока ко мне обращались только угнетенные жены и униженные подружки.
— Может, вам и другие его… девушки писали? Вот бы узнать, он и правда их отпускал на совсем, или все равно потом…
— Надя, а как именно он вас отпустил? После чего?
— Сначала издевался надо мной часов… ну я не знаю, может пять, а может два. Время так тянулось, понимаете?
— Понимаю, — гораздо лучше, чем ты думаешь.
— Я сопротивлялась. Сначала поговорить с ним хотела, узнать, зачем это ему, я бы и так согласилась… Потом поняла, что разговаривать там не с кем. Ну нет в нем моего Вадима. Мы с ним месяц встречались до этого, представляете!
— Думаете, он заранее собирался вас отпустить?
— Нет, точно нет! Я пока билась, он из меня всю душу вытянул. В конце я уже так намучалась, что попросила поскорее меня… Ну, в общем, со мной закончить… Вот тогда он сказал, чтобы я шла.
— Просто так, ничего не объясняя?
— Нет, что-то говорил… Подождите-ка. Про то, какой паршивой матерью я бы была, какой мерзкой женой…
От этих слов у меня что-то шевельнулось внутри, а выпитый с утра кофе подступил к горлу. Те же слова я слышала, переживая пытки. А потом насильник требовал, чтобы я показывала все фокусы, каким учу себе подобных шлюшек, разносчиц СПИДа и прочих мерзостей.
— Сказал, что я курилка, поэтому родила бы больного ребенка и все такое. Но теперь я вроде как осознала всю свою никчемность, значит могу идти. Только если я кому-то расскажу, или если закурю, он меня убьет.