Нельзя сказать, что подобные предложения были восприняты лидерами профсоюза сразу. Ирония истории заключалась в том, что «Солидарность» возникла в ответ на рост цен в конце 1970-х годов, а теперь им предлагалось сделать то же самое, причем в масштабах, о которых не могли помыслить «кровавые» коммунисты. Впрочем, Сакс цинично заверил колеблющихся, что «Солидарность» пользуется феноменальным доверием населения, что чрезвычайно важно220.
12 сентября 1989 года премьер-министр Польши Тадеуш Мазовецкий выступил перед сеймом с программной речью. Народу предлагалась новая политика, предусматривающая «снижение бюджетных расходов», «приватизацию государственной промышленности, создание фондового рынка и капиталистического рынка, конвертируемую валюту и переход от тяжелой промышленности к производству товаров потребления»221.
В результате начавшихся рыночных реформ безработица в некоторых районах Польши выросла до 25 %. Еще в 2003 году 59 % поляков жили за чертой бедности, а уровень безработицы среди молодежи был вдвое выше, чем в среднем по Евросоюзу222. «Героических» и «самоорганизованных» польских рабочих сотнями тысяч выгоняли за ворота, после чего они отправлялись на стройки Западной Европы и в публичные дома Ближнего Востока. Но, как отмечала Наоми Кляйн, «несмотря на широкий рост безработицы, они почти не бастовали и терпеливо ждали, когда же шоковая терапия окажет свое лечебное действие… Члены «Солидарности» сами недоумевали: каким образом их движение сделало в стране жизнь хуже, чем при коммунизме? «Солидарность» защищала меня в 1980 году, когда я создал профсоюзный комитет, — говорил 41-летний строительный рабочий, — но когда я обратился к ним за помощью в этот раз, мне сказали, что я должен потерпеть ради реформ»223.
И по сей день левые радикалы не спешат выбрасывать «Солидарность» из своего пантеона, предпочитая вспоминать о начале этого движения, но не обращаться к его позорному концу. Пытаясь объяснить произошедшее, они говорят о предательстве руководства, которое «полностью оторвалось от своих корней… их поддерживали не заводы и промышленные предприятия, но церковь»224. Остается лишь сожалеть, что раньше антиавторитарные левые предпочитали не замечать этой поддержки.
Сегодня сам Лех Валенса не скрывает, что еще в 1980 году «собирался строить капитализм»225. И сегодня эта цель успешно достигнута. У власти в Польше, которая является одной из самых правых, консервативных и неолиберальных стран Европы, стоят бывшие активисты «Солидарности» или ее идейные наследники. В своей политике они не только не вспоминают о «рабочем самоуправлении», но ущемляют и традиционные буржуазные свободы. Так, в 2020 году польская полиция жестоко подавила массовые протесты женщин, не принявших новый закон, запрещавший аборты. По приказу из Вашингтона и Брюсселя польских солдат не раз отправляли для подавления свободы других народов за море, в Афганистан и Ирак.
Таковы реальные результаты победы антисоветского «рабочего» (или не совсем «рабочего») движения в Восточной Европе. И нет никаких оснований полагать, что в Венгрии 1956 года итог был бы иным.
Особое мнение Дойчера
«В основе причудливого культа лежали несомненные сталинские достижения. Он был создателем плановой экономики; он получил Россию, пашущую деревянными плугами, и оставил ее оснащенной ядерными реакторами; и он был “отцом победы”». Эта фраза, которую в России часто приписывают Уинстону Черчиллю, источнику универсальной мудрости для постсоветских обывателей, на самом деле принадлежит перу Исаака Дойчера, британского марксиста, родившегося в Австро-Венгерской империи и ставшего одним из отцов современной советологии. Его трехтомная биография Льва Троцкого входит в число лучших классических работ по истории русской революции и является замечательным литературным памятником.
Исаак Дойчер появился на свет в 1907 году в Западной Галиции, в еврейской семье. В детстве он получал традиционное религиозное образование, но потом разочаровался в вере. Свои сомнения он подтвердил экспериментальным путем — отведав трефную пищу в Йом-Кипур на могиле цадика (праведника. —
Дойчер редактировал партийную прессу, а в 1931 году даже посетил Советский Союз, где ему предлагали занять преподавательский пост в университете. Но к тому времени у него уже появились серьезные разногласия с официальной партийной линией. Дойчер критиковал восприятие социал-демократов как «социал-фашистов» и полагал, что отказ от союза с ними стал причиной прихода к власти нацистов. Покинув ряды компартии, Дойчер присоединился к троцкистской оппозиции, в рядах которой состоял до 1938 года. Накануне войны он эмигрировал в Англию, где получил широкую известность своими публикациями в журналах The Economist и The Observer.
Помимо своей трилогии, состоящей из книг «Вооруженный пророк», «Разоруженный пророк» и «Изгнанный пророк», Дойчер написал фундаментальную политическую биографию Сталина, а также стал автором ряда оригинальных работ по истории, философии и литературе. Троцкист Дэвид Норт отмечал, что «героический образ Троцкого, который возник на страницах незаурядной биографической трилогии Исаака Дойчера… оказал значительное влияние на целое поколение радикализированной молодежи в 1960-е годы»226.
Вместе с тем многие оригинальные и небесспорные идеи мыслителя были не замечены современниками. Так, Дойчер сформулировал тезис, что государства советского типа могут перейти к рабочей демократии «мирным путем» в результате роста культурного уровня не только рабочего класса, но и бюрократии. Как мы сегодня знаем, в этом вопросе Троцкий видел конечную перспективу куда более четко, чем Дойчер, но нельзя не признать, что вся история СССР и его союзников — это процесс постепенной либерализации и демократизации. Дойчер критически относился к сектам, претендующим на наследие Троцкого, и те отвечали ему «взаимностью». Поэтому многие тезисы польско-британского марксиста не вышли за стены университетских «башен из слоновой кости».
15 ноября 1956 года, спустя несколько дней после краха венгерского мятежа, The Reporter опубликовал статью Дойчера «Октябрьские революции, новый стиль». Заметка открывалась словами: «Никогда со времен восстания европейских народов против Наполеона в 1812–1813 гг., — восстания, сочетавшего черты революции и контрреволюции, — Европа не видела столь противоречивых и отчаянных народных восстаний как те, что потрясли Польшу и Венгрию...»227
Сравнивая протесты в Польше и Венгрии, Дойчер отмечал, что в обоих случаях выступления были связаны с десталинизацией и проистекали из стремления масс к скорейшему разрыву с прошлым. Сталинистская бюрократия оказалась неспособна противостоять этим требованиям, поскольку именно они и инициировали процесс реформ после смерти «Вождя народов».
Желание скорейшей десталинизации объединило общество, но внутри протестного движения присутствовали как коммунистическая, реформистская, так и антикоммунистическая тенденции. Последняя опиралась на влиятельную католическую церковь, крестьянство, городскую интеллигенцию, а также остатки старых правящих классов. После раскола монолитной сталинской системы борьба между коммунизмом и антикоммунизмом вышла на первый план.
В то же самое время, по мнению Дойчера, коммунистические традиции, причем традиции антисталинского коммунизма, были гораздо сильнее в Польше, что сказалось на дальнейшем ходе событий. Коммунисты в Варшаве имели гораздо более прочную связь с массами, чем их товарищи в Будапеште. Гомулка, новый лидер Польши, пошел навстречу требованиям рабочих, и когда 22 октября 1956 года в Варшаве прошли антикоммунистические студенческие демонстрации, именно рабочие по призыву партии энергично подавили эти выступления.
В отличие от Польши, в Венгрии влияние коммунистической партии было гораздо слабее, и в протестном движении изначально доминировали антикоммунистические настроения. По мнению Дойчера, венгерские коммунисты не выдвинули лозунгов контроля над промышленностью и «революции снизу» (как известно, эти лозунги были выдвинуты руководством ВПТ, но уже слишком поздно. —
Историк считает, что венгерский мятеж 1956 года был активно поддержан духовенством и католическим крестьянством. Пиком восстания Дойчер полагал освобождение кардинала Миндсенти, которого автор называл «духовным лидером» мятежников. «Его слово было более значимым, чем призывы Надя. Если в классических революциях политическая инициатива быстро сдвигалась справа налево, то здесь она еще быстрее сдвигалась слева направо...» Имре Надь характеризуется Дойчером как «Керенский наоборот». Его неизбежный крах спровоцировал советскую интервенцию: Москва не могла допустить падения советской власти в Венгрии, что могло привести к цепной реакции во всем регионе»228.
Как отмечалось, статья Дойчера была написана почти сразу после развязки венгерской драмы, и многие его допущения, как, например, активное участие крестьянства в мятеже, не соответствовали действительности. В то же время целый ряд важных наблюдений автора о параллелях между событиями в Венгрии и Польше, упоминание о народных восстаниях против власти революционной Франции, реакционной роли студенчества, месте Имре Надя в событиях 1956 года, неизбежной эволюции «восстания» в сторону реакции оказались удивительно точны, но были проигнорированы как современниками, так и позднейшими исследователями.
В завершение отмечу следующие моменты: