Для венгерских националистов и огромного процента населения страны, которая десятилетиями находилась под влиянием антисемитской пропаганды, новый режим стал кошмаром, воплотившимся наяву, ведь нацисты и их единомышленники в Будапеште описывали советскую власть как «еврейское иго» над покоренным коренным населением. И вот теперь под властью евреев-коммунистов оказалась родная Венгрия!
В июле 1956 года Янош Кадар в беседе с Анастасом Микояном сказал: «Антисемитизм действительно существует в Венгрии даже среди рабочих. В 1947 году сотни рабочих пытались учинить еврейские погромы. (Речь идет о погроме в Мишкольце, когда демонстрация рабочих против спекулянтов мукой закончилась линчеванием двух евреев. —
Есть много примеров того, что антисемитизм был важнейшей идеологической составляющей мятежа 1956 года. Американский социолог Джей Шульман на основе интервью с венгерскими беженцами заключил, что «сто процентов людей, которых мы видели, воспринимали коммунистических лидеров как евреев». Так, один хорошо образованный инженер утверждал, что евреи принесли коммунизм в Венгрию и занимают все теплые местечки. Почти все партийные функционеры, funkies, и все офицеры полиции безопасности — евреи. Ассистент профессора Политехнического университета в Будапеште утверждал, что евреи сидят в комитетах, распределяющих профессорские ставки: «Эти позиции всегда получают евреи»119.
В феврале 1957 года психиатр доктор Ричард М. Стефенсон проинтервьюировал молодую религиозную девушку по имени Эрика Салай (Erika Szalay). По ее словам, все ключевые посты занимали евреи. «Я удивлялась, почему католики и лютеране не могут получить работу. В Папа120 было множество евреев, но никто их них не занимался физическим трудом и никто из их жен не работал». Бежавший на Запад инженер утверждал, что «начальники кооперативов — это всегда Коэны и Шварцы», что евреи никогда не занимаются черной работой121.
Даже американские специалисты испытывали известное неудобство от откровений своих собеседников. Один венгр рассказывал, как всплакнул при виде старого еврея, напомнившего ему друга, не вернувшегося из нацистских лагерей смерти, но затем заявил, что «евреи занимают все главные политические посты», а «в его глазах светился погром»122.
Одним из интереснейших и трагических аспектов того времени стало то, что многие антисоветски настроенные евреи были захвачены царившей в оппозиционных кругах антисемитской атмосферой и испытывали чувство ненависти к собственному народу. «Забавно, что в последние годы люди видят не форму АVO или функционеров коммунистической партии, а только евреев», — говорил один такой эмигрант, лично убивший еврея — офицера службы безопасности. Переживший нацистский лагерь Маутхаузен и ставший в Советской Венгрии юристом еврей утверждал, что не видит разницы между нацизмом и коммунизмом123. Еврейкой и дочерью партийной аппаратчицы была и Эрика Селеш, ставшая одним из символов мятежа, к которому она примкнула под влиянием своего любовника.
К сожалению, подобные прецеденты не были чем-то уникальным в еврейской истории XX века. В 1918–1919 годы многие еврейские общины Украины и Юга России искренне встречали хлебом-солью деникинских погромщиков как спасителей от «безбожных большевиков». В 1933 году победу нацистов приветствовали правые организации евреев — ветеранов Первой мировой войны. В 1941 году сотни тысяч людей отказались от эвакуации на восток, ожидая прихода «цивилизованных немцев».
«Революция» 1956 года сопровождалась открытыми нападениями на евреев, прокатившимися по всей стране. 25 октября 1956 года в местечке Тапиошсентжиорджи повстанцы напали на еврейский дом престарелых. Три человека были убиты в Мишкольце, а еще троих зарезали в селении Таркал. 25 октября были избиты еврейские жители Мешоковежда и Meжоньярада. В Хайдунаньяше события приняли форму открытого погрома: по свидетельству беженцев в Канаде, когда толпа пытала и грабила евреев, те спасались от погромщиков, убегая по крышам домов. В Дебрецене резня нехристианского населения шла по заранее заготовленным спискам. В деревне Tарпа демонстранты требовали повесить живших в их общине евреев, но в итоге ограничились «только» их избиением. В городе Мате-Залка антисемитские демонстрации повстанцев сопровождались обвинением евреев в том, что они пьют кровь христианских младенцев — и те были вынуждены спасаться от линчевателей бегством124.
Над головами демонстрантов были подняты плакаты «Ленин — еврей», но это было только начало. По мере радикализации выступлений как евреи уже были изобличены и Имре Надь, и Янош Кадар125. На стенах появились надписи: «Ицхак, на этот раз мы тебя даже до Освенцима не довезем»126. Линчуя просоветски настроенных рабочих, офицеров, чиновников, они были уверены, что убивают не венгров, а правящих страной евреев. Это подчеркивал даже главный лозунг восстания: «Кто венгр — тот с нами!»127 Эндор Калман, уехавший в 1957 году в Израиль, вспоминал: «В воздухе царило напряжение. Много споров, невозможно было работать... В скором времени после начала восстания начались демонстрации, направленные также против евреев. Мы слышали, что агентов секретной полиции AVO вешали на улице на электрических кабелях из мести.
Когда венгры говорили AVO, они подразумевали евреев»128. Правительство Израиля довольно быстро скорректировало свою первоначальную позицию поддержки венгерского восстания, что объяснялось информацией, поступавшей из Будапешта (в донесениях израильского посольства особое внимание уделялось именно антисемитским проявлениям)129.
Даже западные авторы, несмотря на самоцензуру, были вынуждены признать, что еврейские беженцы, покинувшие страну в 1956 году, преимущественно спасались не от наступающих советских войск, а от антисемитски настроенных повстанцев. Оказавшись в лагерях беженцев, они не чувствовали себя в безопасности. В 1957 году в Вене эмигранты из Венгрии устроили беспорядки, утверждая, что евреи первыми получают эмиграционные визы в Америку130.
То, что происходило на улицах Будапешта, было последним великим европейским погромом XX века.
Идеология мятежа: религия
Несмотря на то, что в Венгрии, как и в других странах региона, церковь была одним из самых консервативных институтов, неразрывно связанных с феодальными порядками, существовавшими до 1945 года, просоветский режим относился к католицизму с известной долей терпимости. Всем было понятно, насколько католическая вера глубоко укоренилась в венгерском обществе. Хотя в конце 1940-х годов церковь была отделена от государства, а наиболее реакционно настроенные священники пошли под суд, к 1956 году власти перешли к либеральной политике относительной свободы вероисповеданий.
Венгерские коммунисты с тревогой сообщали своим советским товарищам о переполненных храмах и священниках, открыто призывающих к неповиновению. К кровавой осени 1956 года от 30 до 40 % детей посещали уроки Закона Божия. На занятия ходили даже дети членов партии, которые, похоже, больше боялись гнева Божьего, чем партийных взысканий безжалостного «тоталитарного режима».
Католическая церковь создавала спортивные кружки для молодежи и курсы кройки и шитья для девочек, причем добиваясь под эти проекты государственного финансирования. Несмотря на то что религия была отделена от государства, и католики, и протестанты продолжали владеть огромными культурно-историческими ценностями (зданиями, архивами, библиотеками). Все они широко открыли свои двери для светских граждан.
Генеральной репетицией «Венгерской осени» стали многотысячные католические шествия.
Одно из них было посвящено столетию базилики в городе Эгер. В августе 1956 года состоялось празднование 500-летия победы Яноша Хуняди над османами в битве при Белграде131.
31 июля 1956 года посол СССР в Венгрии Юрий Андропов сообщал заместителю министра иностранных дел Советского Союза В. В. Кузнецову о том, что в ближайшие месяцы возможно оппозиционное выступление католиков: «Венгерские тайные католические органы работают очень успешно в настоящее время», и Ватикан готов оказать поддержку этому движению132.
Конечно, сводить драму 1956 года к «заговору Ватикана» было бы непростительным упрощением, но в то же время нельзя игнорировать роль, которую играли церковь и духовенство в ходе мятежа. От 80 до 90 % «повстанцев» объявили себя верующими католиками, а половина из них была активными церковными прихожанами. По мнению католических исследователей, именно гонения на веру в конце 1940-х годов побудили этих людей выйти на улицы в октябре 1956 года. Уже в ходе первых демонстраций, как в Будапеште, так и в провинции, священники шли в первых рядах митингующих. Многие католические пасторы были избраны в состав ревкомов и советов, а францисканский монах Вегвари Вазул даже стал командиром одного из отрядов боевиков, базировавшихся в Буде133.