Белый террор, последовавший за поражением советской республики в 1919 году, выкорчевал существовавшую в этой стране левую и коммунистическую традицию. Десятки тысяч людей отправились в изгнание. Тысячи активистов были убиты. Контрреволюция оставляла в живых только самых покорных и склонных к компромиссу.
В авторитарно-консервативном режиме адмирала Миклоша Хорти не было места для левой политики в стране. С детских лет венгров воспитывали в духе реваншизма и крайнего национализма. Сотни тысяч людей испытывали недовольство существующим положением вещей, но их протест могли озвучить только разнообразные правые партии. Со второй половины 1930-х годов Венгрия окончательно вошла в орбиту влияния Третьего рейха, с которым Будапешт связывали экономические интересы и желание вернуть утраченные в 1920 году земли. Поэтому венгры стали последним и самым верным союзником Гитлера, сражаясь за интересы Германии, как за свои собственные.
Самой массовой протестной партией хортистской Венгрии были «Скрещенные стрелы» Ференца Салаши. Именно фашистам отдавало свои голоса большинство рабочих страны. После 1956 года правительство Яноша Кадара старательно пыталось подчеркнуть участие салашистов в мятеже, но не преуспело в этом. Как мы увидим в дальнейшем, участники тех событий были слишком молоды, чтобы состоять в движении Салаши. В то же время нельзя закрывать глаза на то, что в рабочих кварталах Будапешта существовала сильная ультраправая традиция, которая не могла быть полностью искоренена за 11 послевоенных лет. Отцы, матери и старшие братья многих «Пештских мальчиков» носили повязки со скрещенными стрелами, и идеи этой организации, сочетавшие национализм, антисемитизм и социальную демагогию, были популярны среди венгерского рабочего класса.
Массовые ультраправые и фашистские движения являются визитной карточкой Восточной Европы после Первой мировой войны и по сей день. Это связано с общей отсталостью региона, страхом правящей верхушки перед коммунизмом, острыми межнациональными противоречиями. Мятеж 1956 года занимает важное место в этой исторической традиции и является связующим звеном между фашистскими движениями 1930-х годов и массовыми правыми движениями постсоветской эпохи.
III. Мятеж 1956 года — восстание против «тоталитаризма» или борьба за традиционные ценности?
Перестройка в одну неделю
В январе 1987 года на январском пленуме ЦК КПСС Михаил Горбачев объявил о начале коренной перестройки советского общества. Не прошло и пяти лет, как в декабре 1991 года тот же самый человек подал в отставку с поста президента Советского Союза. Страна, которую возглавлял Горбачев, прекратила существование, а на всей территории постсоветского пространства уже полным ходом шла реставрация капитализма.
В СССР процесс демонтажа советской модели занял четыре года. Первоначально речь шла об умеренных реформах, «неформалы» щеголяли в майках с надписью «СССР», а партийные бонзы клялись в верности заветам Ленина. Постепенно, по мере либерализации политической системы и углубления экономического кризиса, критика «черных пятен» прошлого сменилась на делигитимацию всей советской общественной и экономической модели, и к 1991 году люди, еще недавно выходившие под красными знаменами с надписью «Идеи перестройки в жизнь!», уже маршировали под разноцветными триколорами и требовали суда над КПСС.
В Венгрии 1956 года процесс демонтажа народной республики занял считанные дни. Именно это объясняет тот идеологический хаос, который являли лозунги, развернутые на улицах Будапешта и других крупных городов страны. Одни люди все еще призывали к «реабилитации жертв репрессий» и формированию правительства под руководством Имре Надя — другие уже в то же самое время требовали назначить премьер-министром кардинала Миндсенти и призывали в Венгрию войска ООН (читай — вооруженные силы США). Политолог Клод Лефор писал: «Накануне восстания даже оппозиция и лагерь недовольных не думали о революции. Что они хотели? Чтобы были пересмотрены процессы жертв сталинизма, чтобы судопроизводство снова было поставлено на правовую основу, чтобы была открыта дискуссия в партии, чтобы хозяйственное руководство учло реальные интересы населения, чтобы отношения с Советским Союзом были поставлены на новую основу, чтобы была произведена смена правительства: Имре Надь снова вернулся к власти. Короче, они требовали реформ»81.
Несмотря на то, что события «Венгерской осени» были уже подготовлены советской десталинизацией, недолгим премьерством Имре Надя, снятием Матьяша Ракоши, деятельностью кружка Петефи и активностью католической церкви, первым актом драмы стала демонстрация солидарности с народом Польши 23 октября 1956 года.
Акция была подготовлена и организована студентами, что важно для понимания всего характера движения. Сегодня марксистская политическая мысль, как правило, относит студенчество к «легкой кавалерии» революции, которая является инициатором беспорядков, восстаний и уличных боев. Вслед за студентами в бой вступает «тяжелая пехота» — промышленный пролетариат, который сначала парализует страну забастовками, а затем становится массовой базой восстания. Эти выкладки справедливы для революций XIX века и выступлений 1960-х годов, но не для описываемой эпохи. После Первой мировой войны и до 1950-х годов включительно учащиеся высших учебных заведений были преимущественно правыми. Российское студенчество в 1917 году пополнило юнкерские училища, которые стали ударным кулаком контрреволюции. Немецкие студенты массово шли во фрайкоры и нацистскую партию.
Все вышесказанное относилось и к Венгрии. На тот момент в студенчестве все еще было много выходцев из старого среднего класса, которые хорошо усвоили «традиционные» ценности. Неустойчивое финансовое положение подталкивало их к политическому экстремизму, а юношеский радикализм обращал их взоры к фашизму с его культом молодости и смерти82.
Но свои сокровенные мысли студенты смогли озвучить только 23 октября 1956 года. Даже требования, выдвинутые накануне демонстрации, носили весьма умеренный характер и включали в себя созыв внеочередного съезда ВПТ, формирование нового ЦК партии, «советско-венгерскую и советско-югославскую дружбу на принципах полного экономического и политического равноправия и невмешательства во внутренние дела друг друга».
Как писал российский историк Валентин Алексеев, в первые часы демонстрации «…бросались в глаза именно благонамеренные по форме лозунги и наличие в рядах демонстрантов искренних сторонников «народной демократии», сочувствие и поддержка ряда звеньев партийного аппарата и низовых партийных организаций, одобрение центрального печатного органа «Сабад Неп»83.
Но по мере продвижения демонстрантов к Буде, настроения митингующих стали меняться. С флагов демонстранты стали срывать гербы народной республики, на обращение «товарищ» отзываться улюлюканьем, а от солдат требовать снять с пилоток красные звезды. Выступление по радио Эрнё Герё лишь подлило масла в огонь. Толпа кричала: «Долой Герё!», «Где Имре Надь?». Но и появление Надя, которого срочно доставили на автомобиле к зданию парламента, не успокоило страсти. Аппаратный чиновник, сделавший карьеру в тихих кабинетах, не был человеком, способным утихомирить взбешенную толпу. Когда Надь нехотя начал свою речь словами: «Товарищи и друзья!» — он услышал из толпы: «Мы не товарищи!» — и поспешил согласиться: «Хорошо, дорогие друзья». Это был его первый, но отнюдь не последний компромисс на протяжении следующих дней84.
Выступления Надя, призывавшего бороться за «социалистическую демократизацию», соблюдать законность и расходиться по домам, никого не удовлетворили. Демонстрация солидарности стремительно перерастала в мятеж. Недовольные радикалы направились к комплексу будапештского радио, желая взять его под свой контроль, но здесь их остановила охрана. Атака на здания закончилась кровопролитными столкновениями, которые ночью переросли в перестрелку. В девять часов утра следующего дня радио было захвачено. Ситуация в городе полностью вышла из-под контроля. Демонстранты не только свергли памятник Сталину, но и разгромили редакцию партийной газеты «Сабад Неп». На улицах горели костры из левых и коммунистических книг, сочинений Ленина, Маркса, Розы Люксембург… Молодежь уничтожала советскую символику и вооружалась. В казармах имени Килеана им удалось достать оружие, которое раздавалось всем желающим. Корреспондент радио «Свобода» Фредерик «Фриц» Хайер, приехавший в Венгрию через границу с Австрией, запечатлел романтический образ «повстанцев» в те дни: «Половина борцов за свободу была пьяна, но это была смесь счастья и алкоголя...» Журналистов спрашивали: «Какого черта, где твоя помощь, Запад? Где твои танки и самолеты? Или мы должны разбить всех русских сами?»85
Экстренно созванное в ночь с 23 на 24 октября 1956 года заседание ЦК ВПТ пришло к заключению, что в Будапеште «разразилась контрреволюция». Утром совет министров объявил об атаке со стороны реакционных и фашистских элементов и предупредил, что войска не оставят нападения безнаказанными. С личными обращениями выступили также общепризнанные «либералы» — Имре Надь и Янош Кадар. Первый ратовал за национальное примирение и призывал к восстановлению порядка. Второй говорил о защите власти рабочего класса. Но слова уже не могли помочь.
24 октября мятежниками были атакованы советские войска, которые вошли в Будапешт по просьбе венгерского правительства. Солдатам было запрещено открывать огонь, многим даже не были выданы патроны. Это было серьезной ошибкой. С одной стороны, советские войска на улицах подтвердили тезис о «советской оккупации», с другой — фактически безоружные военнослужащие не могли ответить на нападения и провокации. 25 октября 1956 года неизвестные открыли огонь по митингующим у здания парламента. Сегодня, после Бухареста 1989 года и Киева 2014 года, мы хорошо представляем механизмы подобных провокаций, но тогда слухи о том, как «АВХ убивает венгров», вызвали всеобщее возмущение. Мятеж распространился и на провинциальные города. Под контролем самозваных «революционных комитетов» оказались радиостанции Мишкольца, Дьера, Дебрецена и других городов.
Как писал историк и очевидец тех событий Чарльз Гати: «Прошел день или два, прежде чем я понял, что происходит нечто странное и любопытное: движение за реформирование системы происходило одновременно с революцией против нее»86. Руководители партии пытались реформировать существующую социально-политическую модель, а толпа на улице требовала ее низвержения.
В этой ситуации набравшийся храбрости Имре Надь решил сыграть в собственную игру. 26 октября при помощи своего приверженца Шандора Копачи, занимавшего должность начальника будапештской милиции, Надь выехал из здания ЦК партии в комплекс парламента. Это был важный символический жест, демонстрировавший независимость политика от партийного руководства. Позднее подобный шаг предпримет и Михаил Горбачев, заняв внепартийный пост президента СССР. Оттуда премьер-министр предложил Центральному комитету партии приветствовать «восстание» как «национальное и демократическое движение». Это требование не прошло. Вместо этого были предприняты очередные примирительные шаги, прежде всего социально-экономического характера: низкооплачиваемым категориям рабочих и служащих обещали повышение зарплат, партия заверяла, что реформы по демократизации партии и экономики будут продолжены, но вместе с тем подчеркивалось, что правительство намерено «уничтожать беспощадно тех, кто поднял оружие на государственную власть нашей народной республики, если они не сложат оружие в надлежащий срок»87. 27 октября руководство партии объявило о формировании правительства «на широкой национальной основе». В него должны были войти два бывших лидера Партии мелких сельских хозяев, но у мятежников новый кабинет никакого доверия не вызвал. Уже одно то, что два его министра находились в эмиграции в Советском Союзе, стало достаточным поводом для оппозиционных радиостанций объявить правительство «сталинистским»88.