— Иногда, — встряла Оля, — по большей части для бульварных и рекламных газеток, которые вы, надеюсь, не читаете.

— Теперь почитаю, — улыбнулась Юля персонально мне.

Залы древней истории на меня особого впечатления не произвели, как, впрочем, и на сестру. А нам предстояло осмотреть еще двенадцать залов и открытую галерею в саду, где расположили самые объемные экспонаты: мраморные саркофаги, детали колонн, скульптуры, стоявшие когда-то на фронтонах античных зданий. Продвигаться по музею без экскурсовода — не лучшее занятие, потому после древних залов мы сразу же оказались в христианском, с выставкой времен Византийской империи, а затем перенеслись в античные времена. Зал просто поразил, он утопал в полумраке, а все мраморные скульптуры подсвечивались точечными светильниками. Яркость постоянно менялась, отчего возникала иллюзия движения.

— Чудо. — Юля зачарованно смотрела на атлетические фигуры древнегреческих героев, богов и богинь.

Оля и тут нашла к чему придраться.

— Сделали из музея аттракцион какой-то. Красный свет уместен только в борделе. Скульптуру надо смотреть в естественном освещении. Кстати, Юля, и особенно ты, Ник, обратите внимание, — Оля встала рядом с двухметровой Афродитой, — у греков почитались настоящие женские формы, то, что называется классической красотой: широкие бедра, крепкие плечи, а не заморенные диетами подиумные модели.

Шпилька наверняка была обращена в мою сторону, намек на Людку Крушинскую.

— Во все времена — свои представления о красоте, — примирительно вздохнула Юля, — в готический период восхищались как раз худыми женщинами с узкими бедрами.

Залы Османской порты поразили пестротой. Небольшая поклонница Востока, Оля проскакала их «на одной ноге», не забывая при этом ехидничать. Впереди открывалась величественная перспектива недавно возведенного зала, где и была выставлена самая большая достопримечательность археологического музея, недавно извлеченная из развалин античного Аспендоса Венера Анталийская.

Нам повезло, вместо Олиных комментариев можно было послушать профессионального русскоговорящего гида, расположившего в центре зала полукругом группу экскурсантов. Его лекция была далеко не лучшей из слышанных мной. Однако ему удавалось главное — держать внимание туристов.

— Посмотрите вверх, — громогласно объявил гид.

Все дружно задрали головы, даже моя сестра, обычно не поддающаяся «гипнозу», и та вскинула подбородок. Над нами в высоте белел диск чистого неба.

— Этот зал нашего Анталийского археологического музея выполнен по всем канонам византийской архитектуры и зодчества времен Великой Порты. Он — точная копия парадного зала дворца султана…

Юля слегка поежилась, наверняка ей не улыбалось выслушивать до конца пространную речь гида.

— На кладбище спешишь? — не удержался я.

К этому моменту у нас с ней завязались вполне дружеские отношения, во всяком случае я уже мог секретничать с ней об Оле.

— Боюсь, твоя сестра обидится, а самой скульптуры из-за экскурсантов пока и не видно, — прошептала Круглова.

— …а теперь, — с интонациями распорядителя циркового манежа проговорил гид, — обратите внимание на отделку зала. Над ней работали лучшие современные турецкие дизайнеры по интерьерам. Подобный стиль, сочетающий в себе художественные достижения Запада и Востока, чрезвычайно популярен сейчас по оба берега Атлантики. Самые высокооплачиваемые дизайнеры…

Оля не выдержала и пробралась сквозь экскурсантов к шедевру, ради которого и был возведен отдельный зал традиционной архитектуры. Нам оставалось или последовать за ней, или же тихо любезничать. Наверное, Юле наговорили в Москве многое о Венере Анталийской, она не удержалась, взяла меня за руку, и мы протиснулись к самому шнуру, ограждавшему скульптуру.

По мне, так и не о чем было бы говорить. На мраморном возвышении точно посередине зала стояла бронзовая статуэтка сантиметров шестьдесят-восемьдесят в высоту. Однако экскурсовод тут же развеял мой пессимизм.