Таким образом, конкретные дела на саммите на Мальте были в основном "сворачиванием" дел, которые велись до восточноевропейских потрясений, и лишь постепенным шагом в развитии двусторонних отношений. Но он также ознаменовал начало нового этапа в американо-советских отношениях.
Большинство политических лидеров испытывают потребность в прямом личном контакте, и многие считают, что они сами являются лучшими выразителями своих убеждений. Безусловно, это было верно и для Рейгана, и для Горбачева, и экстраординарная трансформация американской внешней политики в отношении Советского Союза от первой ко второй администрации Рейгана не произошла бы без встреч на высшем уровне с 1985 по 1988 год. Буш, хотя и менее зависимый, чем Рейган, от подобного опыта, к концу июля, когда началось планирование промежуточной встречи, прежде всего, хотел лучше понять Горбачева и наладить с ним контакт.
Горбачев, со своей стороны, был нетерпелив, а некоторые из его советников обеспокоены прохладными первыми месяцами администрации Буша. Горбачев хотел как можно скорее возобновить диалог на саммите. Хотя сам факт встречи мог бы подтвердить правильность его политики и быть политически полезным внутри страны, его главной целью с его точки зрения было личное участие Буша и восстановление динамики процесса нормализации и улучшения отношений с Соединенными Штатами. В более конкретных терминах, он стремился продвинуть повестку дня по контролю над вооружениями, заручиться американской поддержкой перестройки путем прекращения дискриминационных торговых ограничений и облегчения советской интеграции в мировую экономическую систему, а также заверить себя и других членов советского руководства, что Соединенные Штаты не будут пытаться использовать быстро меняющуюся ситуацию в Восточной Европе для ущемления интересов советской безопасности.
Встреча явно была успешной как для Буша, так и для Горбачева. Авторитет каждого из них дома и в мире был повышен. Более того, лидеры поставили американо-советские отношения на более ровный и устойчивый курс, чем они были в течение долгого времени. В то же время, не заходя слишком далеко, неспособность лидеров двух сверхдержав контролировать или даже предвидеть бушующие ветры и моря, которые заставили их тактически изменить планы встречи на борту корабля, символизировала пределы их власти в борьбе с элементраными политическими изменениями, такими как те, что охватили Восточную, Центральную и, менее драматично, Западную Европу.
Мальтийская встреча в исторической перспективе может быть удостоена чести символически представлять конец послевоенного мира и холодной войны. Ее можно даже рассматривать как первую встречу, которая позволила заглянуть в будущее, в новые отношения между Востоком и Западом, в новую Европу, а в некоторых отношениях и в новый мир. Хотя сам саммит на Мальте, конечно же, не положил конец холодной войне, он состоялся в то время, когда долго назревавший процесс перемен внезапно рванул вперед и достиг точки, где перспективы будущего сотрудничества могли перевесить продолжающуюся конкуренцию, хотя элементы и того, и другого сохранялись.
Как сказал президент Буш в Брюсселе, характеризуя свое впечатление от понимания Горбачева: "Теперь он видит, что мы хотим иметь с Советским Союзом отношения сотрудничества, ориентированные на будущее".56 Важно было, чтобы и сам Буш так охарактеризовал американскую политику, и чтобы Горбачев так ее увидел. И, судя по всему, так оно и было. Хотя в каждой из двух стран оставались сомнения в долгосрочных намерениях другой стороны, основанные на благоразумной осторожности и остаточных подозрениях, росло осознание реальных перемен и новых перспектив нормализации и даже сотрудничества в отношениях. Хотя некоторые в Вашингтоне, да и в Москве тоже, могли все еще содрогаться от этой перспективы, два лидера и два народа выглядели все более уверенными, и эта уверенность была основана на новых реалиях. Как сказал Горбачев Бушу на Мальте: "Мы больше не считаем вас врагом",
Самые насущные проблемы с обеих сторон, хотя и не являлись вопросом между двумя лидерами, были смягчены подтверждением того, что к тому времени было очевидным: доктрина Брежнева о внешней социалистической интервенции умерла, как и доктрина Даллеса о внешнем антикоммунистическом откате в Европе.
При всем своем потенциальном и символическом значении, Мальта в некоторых других отношениях была "промежуточной встречей", о которой первоначально говорил Буш. Не было заключено никаких соглашений или даже проведены переговоры. Тем не менее, встреча позволила не только провести полезный обмен мнениями, но и выразить совместную решимость продолжать переговоры по сокращению стратегических вооружений (СНВ), достичь промежуточного американо-советского соглашения о сокращении арсеналов химического оружия, и, конечно, достичь соглашения о сокращении обычных вооруженных сил в Европе (ДОВСЕ)58.
Президент Буш использовал этот случай, чтобы продвинуть двусторонние экономические отношения "за пределы сдерживания". Он похвально проявил инициативу, предложив шаги по нормализации торговых отношений путем перспективного предоставления статуса наиболее благоприятствуемой нации (РНБ), что позволит устранить дискриминационные торговые ограничения. Он также пообещал добиваться устранения законодательных барьеров для кредитов. В более широком смысле Буш пообещал поддержать статус советского наблюдателя в Генеральном соглашении по тарифам и торговле, помогая тем самым ввести Советский Союз в мировую экономическую структуру по мере проведения экономических реформ. По словам Горбачева, их беседа дала "политический импульс, которого не хватало, чтобы наше экономическое сотрудничество набрало обороты". Он был явно доволен и подтвердил советские усилия "резко изменить нашу экономику в сторону сотрудничества с другими странами, чтобы она стала неотъемлемой частью мировой экономической системы". Эти инициативы Буша не требовали финансирования со стороны Конгресса, хотя снятие законодательных ограничений на экспортные кредиты и статус РНБ требовало согласия Конгресса.
Наиболее противоречивой областью обсуждения была тема региональных конфликтов, особенно вопрос об оружии, отправленном из Никарагуа повстанцам в Сальвадоре. Но разница во взглядах, хотя и реальная, была ограниченной. Горбачев согласился с Бушем по поводу свободных выборов в Никарагуа, противодействия передаче оружия сальвадорским повстанцам и решения конфликтов в регионе политическими средствами. Горбачев объяснил, что никарагуанцы дали Советам заверения в том, что они не будут посылать оружие. Буш с полным основанием настаивал на том, что Никарагуа по-прежнему посылает оружие, но он принял рассказ Горбачева и обвинил Даниэля Ортегу во лжи Горбачеву. Два месяца спустя, когда сандинисты проиграли выборы в Никарагуа, Советский Союз поддержал переходный период.
В целом, для промежуточного саммита было сделано немало. Но самым важным прямым следствием стало установление уверенного диалога между двумя мужчинами. Их взаимопонимание стало очевидным, когда они совместно отвечали на вопросы на беспрецедентной (хотя и незапланированной) совместной пресс-конференции по завершении встреч. Саммит на Мальте сделал для Буша и Горбачева то же, что авиаперелет в Вайоминг сделал для Бейкера и Шеварднадзе: установил подлинное взаимное уважение и доверие.
Один показательный пример нового понимания произошел после того, как Горбачев в частном порядке пожаловался на неоднократные ссылки Буша на развитие событий в Восточной Европе как на триумф демократических ценностей; Горбачев сказал, что это общие универсальные ценности, которые сейчас утверждает Советский Союз. Буш не задумался над этим различием и не понял, что его формулировка несет в себе непреднамеренный оскорбительный и политически опасный оттенок с советской точки зрения.
В своем выступлении в Брюсселе по пути домой с саммита, где он встречался с союзниками по НАТО, президент Буш там упомянул о необходимости положить конец разделению Европы и Германии в соответствии с "ценностями, которые являются общепризнанными". И в своем новогоднем поздравлении советскому народу несколькими неделями позже он снова сослался на демократические и человеческие ценности. В Брюсселе он также подчеркнул, что реакция Горбачева на ситуацию в Восточной Европе, его принятие мирных перемен и его готовность принять непропорционально большие сокращения обычных вооружений в Европе "заслуживают" и даже "требуют" нового мышления, как и мы.
Наступала новая эра. Как выразился Горбачев на Мальте, "мир покидает одну эпоху, "холодная война ", и вступает в новую".
Две недели спустя Шеварднадзе нанес визит в штаб-квартиру НАТО в Брюсселе - символический шаг, который в начале года показался бы немыслимым. Очевидно, что холодная война быстро угасала.
Всего несколько недель спустя, 24 декабря, в необычной иллюстрации того, как быстро и насколько сильно меняющаяся ситуация в Восточной Европе повлияла на американское мышление и политику США в отношении Советского Союза, государственный секретарь Джеймс Бейкер заявил, что Соединенные Штаты будут возражать, если Советский Союз и его союзники по Варшавскому договору "сочтут необходимым вмешаться [военной силой Государственный секретарь Джеймс Бейкер заявил, что Соединенные Штаты не будут возражать, если Советский Союз и его союзники по Варшавскому договору "сочтут необходимым вмешаться [военной силой] от имени оппозиции" свергнутому режиму Чаушеску в Романии, чтобы предотвратить широкомасштабное кровопролитие или поражение противников. Достоинства такого приглашения к вмешательству были сомнительны, и оно не было востребовано или оценено в Москве, но это было замечательным отражением основного сдвига в мировоззрении в сторону восприятия Советского Союза как силы, способствующей позитивным изменениям в мире, вместо того, чтобы считать его постоянным источником дестабилизации и угрозы. Трудно было бы найти более яркий пример, отражающий американское признание окончания холодной войны.
Также 24 декабря, на исходе 1980-х годов, журнал Time, который двумя годами ранее выбрал Горбачева Человеком года, выбрал его для еще более значительной сигнальной чести Человека десятилетия.
Великий перелом. Окончание Холодной войны