– Забудь про риелтора! – сказала я. – Такую цену тебе дадут, только если мы все свои комнаты будем продавать.

Пошумев минут десять, я вырвала из пасти Клавы две с половиной тысячи. Ее комнатенка не стоила и того, но эти уже все решили.

– Ладно, поесть дайте!

Оказалось, за день они обошли уже все присутствия и даже дали в лапу, кому требовалось. И завтра можно было регистрировать сделку, были бы деньги.

– Клава, а ты не врешь?

– Ты что!

Однако постепенно мы размотали, в чем причина такой оперативности. Оказывается, за нашей спиной Северские уже сговорились продать свою комнату какому-то подставному лицу с вредными привычками, и все их бумаги были подготовлены. Инкин хахаль должен был заселить к нам алкаша и бузотера, чтобы вынудить нас продать свои метры. Так что Света переплачивала за наш покой.

– М-да, Клава, гадина ты…

– Не обижайся, Наташа, рыба ищет где глубже.

– А ты ему какие-нибудь бумаги подписывала?

– Все равно ты имеешь преимущество.

Выяснилось, что этот тип, увидев нетерпение Северских, стал цену сбивать. И Клава сама обратилась к Свете с предложением о покупке комнаты. А чтобы это самое преимущество закрепить, оформить покупку на меня.

Так мы и сделали.

Следующим вечером меня встретила распахнутая дверь комнаты Северских и фальшивое пение дяди Паши оттуда. А следом – крик Любови Михайловны:

– Пашка, идол, закрой дверь! От твоей краски Светочка отравилась!

Надо же, уже Светочка. Из всех моих родственников таких нежностей удостоилась еще только мама.

Четыре звонка в дверь. Значит, в четвертую комнату. Дядя Паша открыл дверь:

– Ку-у-да?

– Я к Северским, – сказал Инкин хахаль, отодвигая дядю Пашу с дороги.

– Съехали, – торжественно провозгласил дядя Паша.