– И предупредят соучастников, – закончила я.
– Ну, Дмитрий Семенович, ну, пожалуйста! – зашептал Костя.
Когда дверь за понятыми захлопнулась, я взяла в руки кольцо и закрыла глаза.
– Стоим у дома. Угловой, желтый. За ним со стороны переулка ограда металлическая, пики такие. Дальше ворота в глубине двора-колодца, что прямо за школой, в коричневую краску покрашенные…
– Это же рядом совсем!
– Т-с-с!
– Слева кафе «Аристократ». Ворота открываются, въезжаем. Подходят трое, разговаривают, потом кричат, потом дерутся, милиционеров скручивают и суют в багажник большой черной машины. Этот, когда запихивает ментов в багажник, задевает карман рубашки курносого, он отрывается, и вместе с золотом падает на асфальт. Этот подымает мои цацки, разглядывает и вешает себе на шею. Милицейскую машину загоняют в гараж, черная машина выезжает за ворота. Куда мильтонов повезли, а?
Допрашиваемый молчит и улыбается.
– Зато мы сейчас машину найдем, – говорит Костя. – Что, вызываем ОМОН?
– И что ты улыбаешься перед смертью, дурачок? – говорю я. – Никто же не поверит, что это я о похищении милиционеров рассказала и малину вашу выдала. Решат, что или ты, или адвокат твой. Ты еще поживешь, пока задержан. А юриста сразу уберут. Ребята, а что вы без соседей? Внутриведомственные трения? – спрашиваю я. Мне никто не отвечает. – Ладно, хоть догадайтесь адвоката изолировать до налета, а то ведь он в гараж сейчас позвонит.
– А мы продолжаем допрос, – говорит мой знакомый, и раскладывает на столе бумаги. – Наталья Эдуардовна, подпишите протокол опознания вещей, принадлежащих вам… ну, как положено. Мы обещаем, как только будет возможно, вернуть вам ваши ценности. Костя, займись! А потом быстренько по следам Натальи Эдуардовны: опрос сотрудников больницы, записи с банкоматов, запись в журнале задержаний: что такого совершила она по дороге из больницы, где ухаживала за больной старушкой? Громко пела песни? Метелила постовых приемами джиу-джитсу? Употребляла алкоголь, наркотики, нецензурную лексику? Хотелось бы ознакомиться с протоколом задержания и медицинским освидетельствованием.
Через несколько часов обыск в гараже привел к результату: по номеру определили двигатель пропавшей машины, уже разобранной на запчасти. Попутно там еще много чужого нашлось, так что дело получилось шумное. Костя позвонил мне на домашний телефон Инны, где я пережидала, и я вернулась домой, напевая:
– Ой, омут глубокий, ой, быстрая речка,
Зовет за собою златое колечко.
Вечером дядя Паша довел меня до больницы и пошел провожать Инну. Обещал на рассвете доставить мне на смену Марусю, а меня проводить до дома.
Я сидела рядом с Любовью Михайловной, которая шептала, что чувствует себя хорошо, просто отлично, и мне не надо больше тратить свои силы на нее, старуху.
– У меня на старуху большие планы, – ответила ей я. – В ближайшем будущем вам придется нелегко. Нянькой будете. Ого, как сердце засбоило! Никак вы в няньки не годитесь. Надо лечиться.
– Я буду, Наташенька. Сегодня Ефрем с женой заходили, операцию предлагали. Я отказалась. Теперь скажу, что согласна.
– Это потом. А пока закройте глаза и думайте о хорошем.
– Сейчас, Наташа. Надо сказать! Люба приходила.