Толпа окружала их, миновала их, не сдерживая кровожадности. Они били по двери терема. Дверь пока держалась. Константин мешкал.

Она тише добавила:

— Я дважды спасла вам жизнь, — она едва стояла.

Константин считал себя сильным всадником, оседлавшим ярость толпы, как еще не до конца прирученную лошадь. Он резко сжал поводья.

— Назад! — закричал он последователям. — Назад! Ведьма здесь. Мы забрали ее. Нужно совершить правосудие. Бог не будет ждать.

Она закрыла глаза с облегчением. Может, от слабости. Она не упала к его ногам, не поблагодарила. Он ядовито сказал:

— Ты пойдешь со мной и ответишь перед Богом.

Она открыла глаза и уставилась на него, но не видела. Ее губы двигались, она произнесла одно слово. Не его имя, не мольбу о милосердии, а:

— Соловей… — ее тело вдруг согнулось, горе, что было сильнее боли, сломило ее.

— Конь мертв, — сказал он, смотрел, как она принимает слова как кулаки. — Может, теперь ты подумаешь о том, о чем подобает думать женщине. В то время, что осталось тебе.

Она ничего не сказала, смотрела в пустоту.

— Твоя судьба решена, — добавил Константин, склоняясь ближе, словно мог вогнать слова в ее разум. — Люди пострадали и хотят восстановить справедливость.

— Что это за судьба? — прошептала она разбитыми губами. Ее лицо было цвета снега.

— Советую тебе, — нежно прошептал он, — молиться.

Вася бросилась на него, как раненый зверь. Он чуть не рассмеялся с удивительной радостью, когда кулак другого мужчины отбросил ее к его ногам.