– Я не хотел, – сквозь стиснутые зубы выдавил он, сжав в ладоне лезвие столового ножа. – Я не знал.

– Не знал или же не хотел знать? – надавила я.

– Не знал! – выкрикнул он, теряя контроль и срываясь со стула. – Потом только…

Плотину прорвало и эмпатические способности Игоря начали работать против него, и его личная темнота открылась мне во всем своем безумии: воспоминания не были извлечены вместе с душой, не были даже подавлены, они были подтерты.

Он вроде как помнил родителей, но их образ был размытым, как и образ сестры, которая, как он помнил, погибла много лет назад при пожаре; он помнил, что когда-то жил в доме, но теперь спокойно проживал в квартире без задних мыслей; он помнил, что любил кого-то, но глядя на меня чувствовал лишь плотскую симпатию и раздражающую неуверенность в том, что мы когда-то уже встречались, но когда и как от него ускользало, и не появись я в клубе, он бы преспокойно довольствовался теми крохами воспоминаний, которые были любезно сохранены и никогда бы и не задумался над тем, что что-то с ним было не так, ведь в идеале при превращении в лича воспоминания никуда не девались и не подтирались.

Лезвие, которое в пылу эмоций он неосознанно сжал, глубоко порезало его ладонь и темная, почти черная некромантская кровь закапала на белый ковер. Я подошла к нему и взяла его за руку.

– Прости, – шепнула я, зажимая салфеткой рану. – Я не хотела на тебя давить, просто слышала пару слухов и пыталась понять, как все в клубе устроено и зачем Бориславу… – Я запнулась, не зная, стоило ли продолжать.

Да, я узнала, что в своем нынешнем состоянии Игорь все же был больше собой, чем кем-то другим, но, не смотря на это, приказ Борислава он выполнил. И неважно было, что он не знал. Важно было, что он подчинился.

Борислав его не пугал, но тем не менее мой строптивый, нахальный, не признающий авторитета других Игорь подчинился. Чем же он надавил на него? Не мог же Игорь и правда верить в это "временно"? И что вообще значило это "временно"?

– Прости, – повторила я, продавив горький ком, подступивший к горлу. Салфетка вся пропиталась кровью, но рана на ладони затянулась, оставив лишь едва заметную полоску.

– Никогда не проси прощения за то, что не хочешь играть по чужим правилам, – неожиданно спокойно ответил Игорь, приподняв меня за подбородок и заглядывая в глаза. – Тем более в "Чистилище". Тем более, если на тебя положил глаз его хозяин. – Слова его отдавали предупреждением.

– Но тебе это не пугает.

– Ты нравишься мне, Нина, – прошептал он, ласково проводя рукой по моей шее. – Как только я тебя увидел, я почувствовал… Не знаю. Меня тянет к тебе, как к магниту, и я не могу найти этому объяснение. А ты?

Рука его перешла на мой затылок, и я немного откинула голову, нежась в его прикосновении. Я знала ответ, но не могла сказать ему, потому что так было бы сложнее для нас обоих: для него – знать, чего лишился и рвать реальность на куски, в попытках это вернуть; для меня – знать, что он знает и мучается, а я все также далека от нахождения его филактерии, как и раньше.

– Тебе снятся сны? – спросила я.

– А что такое сны? – вопросом на вопрос ответил он.

Разноцветные глаза переливались знакомой мне вдумчивостью и волны эмпатической силы аккуратно плескались, выдерживая безопасное, но достаточно близкое расстояние, чтобы почувствовать мой отклик.

– Сны – это мир, жизнь в котором могла бы стать реальностью.

– Тебе такие сняться? Я хотел бы их увидеть.

Он наклонился совсем близко. Теплое дыхание нежным поцелуем легло на мое лицо.