— Любезная госпожа, бывший трон твоих предков теперь твой. Я усажу тебя на него. Оттуда тебе проще будет разговаривать с султаном Магометом.

Вскоре несколько ордынников — полдесятка или более — добрались до алтарной преграды. То были совсем невежественные анатолийские пастухи, одетые по большей части в короткие рубища из козьих шкур. У каждого при себе был круглый щит, лук и громоздкий колчан с оперенными стрелами. Завороженные красотой алтаря и его обрамления, они остановились, а потом с громкими воплями устремились к вожделенным сокровищам, не обращая внимания на живую добычу, скорчившуюся на полу в немом ужасе. К ним присоединились другие, им подобные, вскоре разразилась кровопролитная перепалка. Те, кто подоспел позже, стали высматривать женщин и в конце концов заметили княжну Ирину, сидевшую на троне. Один, самый рьяный, даже не обращал внимания на берберов.

— Эти рабыни чего-то да стоят. Тащите веревки! — призвал он своих спутников.

Тут вмешался граф.

— Ты — сын ислама? — спросил он по-турецки.

Они недоверчиво оглядели его, потом повернулись к Хадифе и его бойцам: рослым, с непроницаемыми темными лицами, которые виднелись под стальными шлемами. Ордынники посмотрели и на их щиты, и на обнаженные ятаганы, повернутые остриями в пол.

— А почему ты спрашиваешь? — осведомился первый ордынник.

— Потому что, как видишь, мы тоже — из правоверных и не желаем зла никому из тех, кого матери научили начинать день с аль-Фатиха.

Это произвело впечатление на ордынника.

— Кто ты таков?

— Эмир Мирза из свиты повелителя нашего падишаха — да сбудется для него все, что обещано Кораном! Здесь рабыни, которых я отобрал для него, — все те, что связаны узами. Я держу их здесь до его прибытия. Он скоро будет. Он уже в пути.

По ходу этого разговора к грабителям присоединился человек в окровавленной феске; протолкавшись ближе, он услышал имя эмира, передававшееся из уст в уста.

— Эмир Мирза! Я его знаю, братья. Он командовал караваном и охранял махмалы в тот год, когда я совершил хадж… В сторону, дайте взглянуть. — Быстро осмотревшись, незнакомец продолжил: — Воистину, ибо нет другого Бога, кроме Аллаха, это он. Я стоял с ним рядом у святейшего угла Каабы, когда он упал наземь, сраженный чумой. Я видел, как он поцеловал Черный камень и благодаря этому поцелую остался жив… В сторону, ибо если вы прикоснетесь к нему или к находящимся под его охраной и сможете уйти от его клинка, вам не уйти от гнева падишаха, у которого он — первый меч, как Халид был первым мечом Пророка — да славится имя его!.. Твою руку, отважный эмир!

И он поцеловал руку графа.

— Встань, сын своего отца, — обратился к нему Корти, — и, когда наш повелитель султан Магомет обустроит свой двор и гарем, отыщи меня там, ты будешь награжден.

Говоривший некоторое время оставался рядом, хотя графа и оставили в покое; смотрел он не на княжну, а на Лаэль, жавшуюся к Ирине. Его не интересовало, что творится вокруг, взор его притягивала одна юная еврейка. В конце концов, вскинув повыше плащ из овечьей шкуры, он обратился к графу со следующими словами:

— Эти женщины не для гарема. Это я понял, о Мирза. Когда султан Магомет обустроит свой двор, сообщи вон той маленькой еврейке, что ее отец, индийский князь, велел тебе передать ей свою вечную любовь.

Эти слова поразили графа Корти до немоты — и с ними Вечный жид исчез с его глаз, как исчезает теперь и из нашего повествования.

Тем временем в алтарной части продолжался отбор пленников, пока из всех не остались только те, на кого никто не позарился.

Прошло долгое время — княжна Ирина сидела, накрывшись покрывалом, пытаясь отрешиться от творившихся вокруг нее ужасов. Ее приближенные жались к трону и друг к дружке — с виду они были как мертвые. Но вот в притворе загремела музыка — барабаны, цимбалы и рога выводили победную мелодию. Четверо гонцов — стройные юноши в коротких безрукавках поверх белых рубах и в желтых шелковых шароварах, босые, с непокрытыми головами — легко вступили в центральный неф и, помахивая жезлами, увенчанными серебряными шариками, вскричали пронзительно и протяжно: