— Это послание, вот что это такое. Послание. Ты не понял? Убийца красит им волосы в рыжий цвет. Кто-то охотится за всеми членами группы. Я сматываюсь. Исчезаю из поля зрения. Может, уеду за границу или еще куда… — В голосе Шайбе звучало отчаяние. Отчаяние человека, не имеющего никакого плана действий, но делающего вид, что в состоянии справиться с тем, с чем справиться невозможно.
— Ты останешься там, где ты есть! — снова рявкнул собеседник. — Если вздумаешь бежать, то лишь привлечешь к себе внимание. И ко всем остальным заодно. На данный момент полиция полагает, что ищет случайного убийцу.
— Значит, я просто сижу и жду, пока с меня снимут скальп?
— Ты сидишь и ждешь дальнейших указаний. Я свяжусь с остальными… — И он отключился.
Шайбе, по-прежнему прижимая трубку к уху, тупо смотрел на поросший травкой песчаный берег Бланкенезе, на противоположный берег Эльбы, невидящим взглядом проводил бесшумно проплывавший мимо контейнеровоз. У него защипало глаза, и огромная печаль вдруг охватила его. Он вспомнил другого Пауля Шайбе. Того Пауля Шайбе, каким он некогда был, обладавшего хвастливой юношеской самоуверенностью и нахальством. Того, прошлого Пауля Шайбе, чьи решения и действия теперь обернулись против него.
Прошлое рвало его настоящее в клочья. Прошлое настигало… И оно будет стоить ему жизни.
ГЛАВА 6
Пять дней после первого убийства: вторник, 23 августа 2005 года
Шевертс расплылся в широченной улыбке. На сей раз он был одет не так, как на раскопках в Хафенсити: брюки из ткани в рубчик, плотный твидовый пиджак с вышедшими из моды узкими лацканами, расстегнутая на шее рубашка на кнопках и темная футболка под ней. Но хотя стиль его одежды был более формальный, чем тогда на раскопках, цветовая гамма осталась той же, землистой. Кабинет Шевертса оказался светлым и просторным, но был завален книгами, папками и всякими археологическими штуковинами. Сквозь огромное панорамное окно в кабинет лился яркий свет, но вид из него открывался всего лишь на соседнее крыло университета.
Археолог предложил Фабелю присесть. Усевшись, Фабель вдруг с изумлением поймал себя на мысли, что облачение Шевертса, этот кабинет и атрибуты профессиональной деятельности археолога вызывают легкую зависть. Фабель на мгновение вспомнил, что некогда и сам уже практически шел по тому же пути. Вспомнил, насколько был увлечен историей Европы и как, будучи студентом, уже прикидывал, чем будет заниматься всю жизнь. А потом произошла трагедия — близкий Фабелю человек погиб от рук убийцы, и все планы полетели в тартарары. И вместо того чтобы заниматься исследованием прошлого, он стал расследовать преступления.
На стене, позади стола Шевертса, висела большая карта Германии, где были отмечены все основные места археологических раскопок на территории Федеративной Республики, Нидерландов и Дании. А рядом с картой был прикреплен здоровенный плакат, поражавший воображение. Там была изображена лежащая на спине мертвая женщина. Худое тело было обернуто в шерстяной плащ с капюшоном. Капюшон украшало перо, а длинные рыжевато-коричневые волосы женщины были разделены на прямой пробор. Кожа на ее лице и ногах, видневшихся из-под плаща, была такого же цвета — словно пергамент, как у найденного в Хафенсити тела, но более темного оттенка.
— А! — Шевертс заметил, что плакат привлек внимание Фабеля. — Вижу, вы ею тоже очарованы… Она любовь всей моей жизни. Обладает уникальной способностью покорять сердца мужчин. И ставить нас в тупик. Она весьма существенно перевернула наше представление о заселении Евразийского континента. Герр Фабель, позвольте представить вам воистину таинственную женщину… Красавицу Лулан.
— Красавица Лулан, — повторил Фабель. — Лулан… А где это?
— В том-то и фишка! — оживленно воскликнул Шевертс. — А вот скажите, как по-вашему, откуда она? Ну, какой она расы, я имею в виду.
Фабель пожал плечами:
— Думаю, европеоидной, судя по цвету волос и чертам лица. Хотя перо на капюшоне заставляет вспомнить аборигенов Северной Америки.
— А сколько лет моей подружке?
Фабель присмотрелся внимательнее. Женщина явно была мумифицирована, но куда лучше сохранилась, чем болотные мумии, которых ему приходилось видеть.
— Затрудняюсь сказать… где-то тысяча… Максимум полторы.