— Мне не будет легко, — сказала она, и взглянула на меня, впервые не отводя глаз…

Это был шок, или удар, или то и другое одновременно. Словно меня, моими же удочками пригвоздили к скамейной спинке. Пробив насквозь во многих местах. Я потерял способность двигаться, членораздельно говорить, дышать, и вообще о чем-либо думать. Во мне ничего не осталось, кроме одного, последнего желания, до которого я во мгновенье докатился, где-то жившего еще внутри меня: сделать что-нибудь, чтобы она ничего не заметила, моего невольного головокружения, как-то собраться, прийти в себя, напрячь жалкие остатки воли, — только что гордого человека.

— Ну, а теперь скажи какую-нибудь правду, — спокойно сказала она.

— Это будет не просто, — еле промямлил я.

— Ты попробуй, — мягко настаивала она, — вдруг получится…

— Человек произошел не от обезьяны, — сказал я, — это чудовищная глупость. Нас в школе водили за нос.

Электричка возникла в мареве, там, где сходятся на нет рельсы и горит зеленый огонь семафора. Она на глазах становилась больше, и, подъезжая к платформе, загудела, чтобы народ отошел от края.

Она наехала, тормозя, — как всегда в крутящемся ветре, пахнущем разогретым железом. Народ сделал полшага назад, но не больше, — предстояла битва за места.

Маша схватила меня за рукав, так крепко, что я почувствовал ее острые ногти.

— Придется постоять, — сказал я, — с велосипедом про плацкарт можно забыть.

Вагоны останавливались, можно было уже угадать, где получится дверь, и смещаться к тому месту. Я и попробовал, но Маша так же крепко, почти до боли, продолжала сжимать мою руку, — с беспризорницей справа, и велосипедом слева перемещаться среди скопления людей не представлялось возможным.

Так что к дверям мы подошли, когда другие желающие были уже в вагоне.

— Давай, — сказал я, подталкивая Машу вперед.

Но она уперлась перед дверью и не хотела входить в вагон, — по-прежнему не выпуская мой рукав.

— Давай, — повторил я, — быстрей, а то тронется.

Но подружка моя с места не двигалась… Ерунда, какая-то, — вдруг, на пустом месте, и какая-то ерунда.

Маша стояла перед дверью, и смотрела вниз, в промежуток между платформой и вагоном, — что она там увидела интересного? В самый неподходящий момент.

— Давай! — торопил ее я.

Двери вот-вот зашипят, закрываясь, а мы все еще на платформе.

И тут я не выдержал, — отпустил драгоценный велосипед, подхватил ненаглядную на руки, не забыв при этом и ненаглядную сумку, — и водрузил все это в тамбур вагона. А уже следом последовало транспортное средство. Так что мы удачно оказались в электричке, в самый последний момент, потому что двери ее закрылись, чуть не придавив мне спину.