У меня даже что-то оборвалось внутри, — от предощущения удачи.

Того, кто им был нужен, среди нас не было. У него теперь вообще не было лица. Так что напрасно они елозили по дачникам глазами. Не увидеть им Федуловой физиономии, как своих ушей. Никогда.

Это не моя смерть проплывала мимо черным катафалком. Чужая… Я ошибся.

Минут через десять подкатил автобус, как ни странно, почти пустой. Народ похватал свои корзинки и окружил его плотной толпой.

Двери не открывались, вместо этого из форточки высунулся усатый водило, в серой боксерской майке, и закричал:

— Автобус частный, не рейсовый, — проезд до станции — дичка… Ваш стоит за углом, сломанный.

— Это же десять рублей! — изумилась знакомая бабуля. — За пять с половиной километров. Милиции на тебя нет!

Вокруг прокатился смешок, — юмор любят все, но ехать нужно было, и народ уже смирился с новой ценой.

— Всем бонус! — прокричал водило. — Вещи — бесплатно!

И только тогда, заскрипев, стали складываться дверные створки…

Я устроился со своим скарбом у сломанной кассы, пол под ногами знакомо и приятно подрагивал, а когда мы тронулись, и навес остановки стал уплывать за окном, я догадался, — как бесконечно устал.

Подобные передряги кого угодно могут довести до кондрашки.

Наплевать и забыть, наплевать и забыть, наплевать и забыть, наплевать и забыть, наплевать и забыть…

Домой, домой в мою родную, покинутую обитель. Там, в ванной, горячая и холодная вода, мыло «Тик-так», зубная паста «Лесной жемчуг», и два полотенца, одно большое голубоватого цвета, другое поменьше, мое любимое, цвета кирпича. На кухне, в большом горшке, кактус, единственный цветок, который остался от мамы, потому что остальные нужно было часто поливать, а я, бестолковый, все время забываю это делать. Первое, что сотворю, когда приеду, вылью в него, сколько он захочет, воды… Там в большой комнате диван и телевизор, и пепельница на полу, которая когда-то была цветочным горшком. Там занавески на окнах, которые давно нужно постирать, — а в маленькой комнате, куда я почти никогда не захожу — тихо и полутемно. Даже днем.

Там можно снять кроссовки и носки, и ходить по прохладному паркетному полу босяком, не подходить к телефону, если не хочешь ни с кем разговаривать, можно заварить крепкий чай, включить телевизор без звука, и упасть в наше старое семейное кресло, откинуть голову и закрыть глаза…

Минут двадцать до станции, час с небольшим на электричке, где-то с полчаса на метро…

Наплевать и забыть…

Автобус не спеша и приятно катился, переваливаясь с боку на бок. Мы переехали мостик, под которым протекала, должно быть, моя незабываемая речка, и он, взревев, чуть-чуть прибавил скорости.

Я стоял вплотную к окну, держать за поручни, ощущая коленями рюкзак и сумку. Сзади кто-то время от времени касался меня спиной, — а вокруг негромко продолжались все те же неспешные домашние разговоры, такие же уютные, как кактус у меня дома…

Лес за небольшим поворотом отступил, и перед глазами стала открываться чудная картина. Я даже не поверил сначала, что мне не кажется, усмехнулся слегка, сквозь свою усталость, и оглянулся в салон, — дачный народ не уставился в окно в изумлении, продолжал все так же беседовать, не отвлекаясь на привычное.