Сразу же войска обоих фронтов начали наращивать удары. Успешно продвинулись вперед дивизии 40-й армии генерала Ф.Ф. Жмаченко и 27-й армии генерала С.Г. Трофименко, и Ватутин ввел в прорыв 6-ю танковую армию генерала А.Г. Кравченко.

30 января и Конев, введя в бой дополнительные силы, в том числе 18-й танковый корпус и 5-й гвардейский Донской кавкорпус генерала А.Г. Селиванова, отбросил врага и соединился с Ротмистровым.

Быстро продвигаясь, войска Ватутина и Конева отсекли вражескую группировку и начали сжимать ее к центру окружения. Сразу же стал создаваться внешний фронт окружения. Его образовали 6-я танковая армия и 40-я армия 1-го Украинского фронта, 5-я гвардейская танковая и 53-я армии 2-го Украинского фронта. Внутренний фронт сжимали 27-я и 4-я гвардейские армии этих фронтов.

Все было проделано быстро и своевременно. Манштейн и главное командование вермахта опаздывали с принятием мер по спасению окруженных дивизий. Манштейн уже имел печальный опыт по деблокаде группировки Паулюса и решил создать для этого более мощную группировку прорыва, чем армейская группа «Гот». В ту, как известно, входило 4 танковые дивизии, моторизованная и 9 пехотных. Теперь у командующего 1-й танковой армией генерала Хубе, которому и поручалось прорваться к окруженным, имелось 8 танковых и 6 пехотных дивизий. На острие удара стояла небезызвестная танковая дивизия СС «Адольф Гитлер». Командующий окруженной группировкой генерал Штеммерман готовил прорыв изнутри.

Ватутин и Конев знали об этих приготовлениях и укрепляли внутренний и внешний фронты окружения. Первые попытки Манштейн предпринял уже 3 и 4 февраля, но они были безуспешными.

8 февраля во избежание ненужного кровопролития советское командование обратилось к окруженным войскам с ультиматумом, который в тот же день в 15 часов 50 минут был вручен парламентерами командиру стеблевского участка полковнику Фукке. Над районом вражеской группировки были разбросаны листовки, призвавшие немецких солдат сдаваться в плен. Штеммерман не внял голосу разума. Да и как ему было это сделать, если сам фюрер не скупился на обещания? В телеграмме Гитлер писал: «Можете положиться на меня, как на каменную стену. Вы будете освобождены из котла, а пока держитесь до последнего патрона». Буквально засыпал Штеммермана радиограммами командующий 1-й танковой армией: «Я вас выручу. Хубе». Регулярно поддерживал связь с окруженными и Манштейн. В одной из радиограмм он сообщал, что в общем направлении на Лисянку выдвигается 3-й танковый корпус, а командир этого корпуса генерал танковых войск Брайт прислал свою радиограмму: «После отражения сильных атак неприятеля 3-й танковый корпус снова перешел в наступление. Во что бы то ни стало держитесь. Мы придем, несмотря ни на что. Генерал Брайт».

В ночь на 12 февраля Штеммерман собрал мощную группировку на узком участке фронта всего в 4,5 километра и предпринял попытку прорыва изнутри. В первом эшелоне прорывалась дивизия СС «Викинг», и Штеммерман возлагал на нее особые надежды. В передовом отряде дивизии двигался фузилерный батальон, усиленный танками и штурмовыми орудиями, за ним — мотополк «Вестланд», мотобригада СС «Валония», батальон «Нарва» и мотополк «Германец». Надежды Штеммермана не оправдались, хотя вначале ударной группировке удалось потеснить наши войска на участке 27-й армии и расстояние между окруженной группировкой и Хубе сократилось до 12 километров. На большее у немцев сил не хватило.

С утра 12 февраля настроение у Николая Федоровича было весьма скверное. И дело было совсем не в попытке прорыва немцев. Ее ликвидировали довольно быстро и успешно. Мучили дурные предчувствия. Не развеял их и звонок Жукова.

— Что у тебя, Николай Федорович?

— Противник, воспользовавшись пургой, неожиданно ударил по нашим войскам, потеснил их на два-три километра и даже занял Хилки. Но сейчас остановлен.

— А что у Хубе?

— Тоже теряет темп. Я думаю, точнее, уверен, что немцев мы не выпустим.

— Это хорошо, но утром я говорил по телефону с Верховным. Конев предлагает передать ему руководство по ликвидации корсунь-шевченковской группировки, а тебе поручить руководство внешним фронтом. Верховный вроде бы согласен удовлетворить его просьбу. Но вопрос пока окончательно не решен. Думаю, я убедил Верховного, что передача управления войсками 27-й армии 2-му Украинскому фронту только затянет ход операции...

Надежды Жукова и Ватутина не оправдались. В полдень пришла директива Ставки, утверждавшая предложение Конева. Прочитав директиву, Ватутин не выдержал, позвонил Жукову и, не скрывая обиды, сказал:

— Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я не смыкал глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот войск своего фронта и хочу, чтобы столица нашей Родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта.

— Николай Федорович, это приказ Верховного, — ответил Жуков, — мы с тобой солдаты, будем безоговорочно выполнять приказ.

— Слушаюсь, приказ будет выполнен.

Ватутину приказывалось сосредоточить внимание на Ровно-Луцкой операции.

Здесь уместно сделать небольшое отступление и вернуться к отношениям Сталина с командующими фронтами. Жуков вспоминал: «Сталин интриговал между маршалами — командующими фронтами и своими заместителями, зачастую сталкивая их лбами, сея рознь, зависть и подталкивая к славе на нездоровой основе.

К сожалению, кое-кто из командующих, пренебрегая товарищеской дружбой, нарушая элементарную порядочность, преследуя карьеристские цели, использовал слабость Сталина, разжигая в нем нелояльность к тем, на кого он опирался в самые тяжелые годы войны.