Вечером 11 июля на командном пункте Ватутина состоялось совещание. Николай Федорович, подойдя к карте, детально обрисовал командармам сложившуюся обстановку:

— Не сумев прорваться к Курску через Обоянь, немцы будут наносить свой главный удар несколько восточнее, то есть на Прохоровку. По данным разведки, сюда уже выдвигаются части II танкового корпуса СС, которые будут наступать на Прохоровском направлении во взаимодействии с танковым корпусом и танковыми дивизиями группы «Кемпф».

Ватутин, показывая на карте Прохоровку и близлежащие населенные пункты, продолжил:

— Противник уже стащил сюда около 700 танков и САУ, в том числе более 100 «Тигров» и «Фердинандов». Задача наших армий окружить основные силы вклинившейся группировки противника, завершить её разгром, восстановить утраченное положение и создать условия для последующего перехода в контрнаступление. Так что завтра нас ждёт трудное испытание.

Совещание было недолгим. Вскоре командармы, не теряя времени, разъехались по своим частям для проведения рекогносцировки района боевых действий, необходимых перегруппировок, постановки задач соединениям, расстановки артиллерии... В соответствии с распоряжением Сталина в войска выехал представитель Ставки Василевский, которому Верховный поручил неотлучно находиться в 5-й гвардейской танковой и 5-й гвардейской общевойсковой армиях, координировать их действия в ходе предстоящего сражения и оказывать необходимую помощь. На Корочанское направление убыл начальник штаба фронта генерал-лейтенант С. П. Иванов. Ватутину Сталин приказал оставаться на своем КП в Обояни.

Ночь на 12 июля, как и предыдущие, была далеко не спокойная. В густой июльской темноте постоянно скрещивались красные пунктиры трасс очередей пулемётов и автоматов. В небе то там, то здесь, словно люстры, загорались осветительные ракеты. Нередко, на короткое время, вспыхивали бои, но потом опять затихали. Вдалеке был слышен рокот моторов — немцы выводили на исходные позиции свои танковые и моторизованные части. Воздух был сильно пропитан горьким запахом сгоревших пшеничных и гречишных полей...

Николаю Федоровичу вновь было не до сна: «колдовал» над картой, уточняя детали предстоящих действий, вел переговоры с командармами и комкорами. Настрой у последних был боевой, о чем красноречиво свидетельствовал его телефонный разговор с генералом Чистяковым.

— Ну как, Иван Михайлович, настроение? — в привычно спокойном тоне спросил у него Ватутин.

— Настроение, как всегда, отличное, — неунывающим голосом ответил Чистяков.

— Что ты, отличное да отличное, по привычке, что ли?

— Нет, товарищ командующий. Вижу, что зверь захлебывается кровью, потому и настроение такое. Армия готова к предстоящему наступлению: уточнены задачи, определены рубежи развертывания и атаки, организовано взаимодействие между корпусами и частями, пересмотрен график артиллерийской подготовки и сделано всё для чёткого управления войсками в бою.

Бодрый голос был и у командующего 5-й гвардейской танковой армией генерал-лейтенанта Ротмистрова, хотя его армии пришлось в сжатые сроки решать самые сложные задачи. Павел Алексеевич доложил о том, что провел с командирами корпусов рекогносцировку района действий и поставил им боевые задачи. Главные силы армии — все четыре танковых корпуса — 2, 18, 29 и 2-й гвардейский Тацинский развернуты в первом эшелоне западнее и юго-западнее Прохоровки, на фронте до 15 километров. Во втором — задействован 5-й гвардейский Зимовниковский механизированный корпус.

— А что у тебя в резерве, Павел Алексеевич? — спросил Ватутин Ротмистрова.

— Оставляю части передового отряда и 689-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк. Командование резервом возлагаю на своего заместителя генерал-майора Труфанова.

После уточнения у Ротмистрова еще некоторых деталей предстоящей схватки с гитлеровцами Николай Федорович связался с командующим 5-й гвардейской армией генерал-лейтенантом А. С. Жадовым. Он сообщил, что на усиление армии прибыли минометная и гаубичная артиллерийские бригады.

— Только боеприпасов у них маловато, товарищ командующий, — посетовал Жадов, — меньше половины боекомплекта. Но на первые сутки должно хватить.

— Поможем, Алексей Семенович, не переживай, — успокоил его Ватутин. — Главное, чтобы твои стрелковые корпуса не подвели.

— Не подведут, — заверил Жадов. — В настоящее время большая часть офицеров штаба и управлений армии, политотдела находится в соединениях и частях для того, чтобы помочь их командирам подготовить подчиненных к выполнению поставленных задач.

Последние часы перед решающими событиями Николай Федорович провел в переговорах с командующими других армий и корпусов, терпеливо выслушивая их доклады и отдавая необходимые распоряжения. А с шести часов утра практически вся полоса Воронежского фронта наполнилась гулом самолетов, ревом боевой техники, залпами орудий, взрывами снарядов и мин, дробным треском автоматных и пулеметных очередей.

Первыми огласили тишину «мессеры», очищая воздушное пространство. Следом в небе появились десятки «юнкерсов». Блеснув на солнце стеклами кабин, словно зеркалами, бомбовозы волна за волной начали накатываться на позиции советских войск. Земля вздыбилась от разрывов бомб, в различных местах загорелись хлеба. Но асам люфтваффе отбомбиться не дали — в небе появились звенья советских истребителей. Над полем боя завязались жаркие бои. Одна за другой запылали машины «стервятников Геринга», подбитых «сталинскими соколами». А уцелевшие, сбросив куда попало бомбы, поворачивали назад. Тут же наступил черед советских бомбардировщиков, которые в сопровождении истребителей начали громить скопления танков врага, его огневые позиции. Дальше грянули первые залпы артиллерии...