Посередь широкой улицы

На ножике завял.

— Нет, тростки у них тоже имеются, но подлые. Железные, кованые. Шестигранные, а по форме как клюшки. Тюкнут такой по голове и отлетела душенька…

Опять последовала демонстрация от Павла Павловича. Как будто он железной тросткой кого-то по головушке охаживает.

Эх, братан, там мой, товарищ,

Еще бьется на кругу.

Устает ужо, подикось.

Я чуток лишь подмогу.

— Как-то летом высоковские с уездными что-то делили… Идут у них по городу, по булыжной мостовой всей артелью, тростки свои кованые волочат. Говорят, что за три версты шум и гром стоял… Пугали так они уездных, на нервы им давили…

Тут Павел Павлович что-то витиеватое правой рукой в воздухе изобразил. Наверное, это и изображало давление на эти самые нервы…

Эх, кистень моя игрушка,

В лихом бое за дружка.

Ты колися черепушка— -

Басурманска голова.

— А, вот с кистенями они слабы… — Павел Павлович сам себе покивал головой. — Федор наш в этом деле большой мастер… Да, поди и не потребуется это… Слышал, Агапит опять из больницы сбежал. Его наши с собой и берут. Шепнут ему заветное словечко и полетят клочки по закоулочкам…

Выдал Павел Павлович мне военную тайну… Ой, выдал…

Эх, дубинный бой, свестящий

Кол дубовый заводи.

На дубинушки ходивши

Истоптал я сапоги.